Страстоцвет, или Петербургские подоконники

Но не верится, что Петр Потемкин был способен на жестокость. Вот на глупость — сколько угодно, еще как способен! Те сюжеты, которые описывает в своих воспоминаниях А. Ремизов, повторить не решаюсь. В дамском романе, на что претендует жанр данного сочинения, слов таких нет — даже букв таких нет. В общем, когда Блоку понадобилось обидеть друга детских игр Сергея Соловьева (кстати сказать, автора сборника стихов «Цветы и ладан»), с которым рассорился, он сравнил его в рецензии с Петром Потемкиным. Сереже Соловьеву, конечно, было очень больно.

Потемкин был при жизни сюжетообразующим персонажем — после смерти превратился в персонаж мифопорождающий. Однажды пошутил, что и поэтом-то стал совершенно случайно, по рассеянности, — так и повторяют до сих пор биографы эту сказку. Собеседником его оказался человек, начисто лишенный чувства юмора, и он-то торжественно донес до потомков ценный факт биографии Петра Потемкина. Фактов сохранилось не так много, так что мне ничего не остается, как пересказать ту же самую историю.

Мол, ходил студент-филолог Петр Потемкин в гости к студенту-математику Владимиру Пясту играть в шах-маты. А тот, как нарочно, очень увлекался модернистской литературой, и везде у него были раскиданы книжки стихов. Думал между ходами Владимир Пяст долго, так что его партнер по игре успел прочитать всего Блока, Бальмонта, Вяч. Иванова. Очень над ними потешался, уверяя, что это стихи сумасшедших. Потеряв бдительность, сошел с ума и сам. Стал писать стихи — стихи странные. Похоже на Блока, но какой-то не такой этот «Блок», какой-то скособоченный. Вместо Незнакомки — манекен, вместо полета к небесам — сальто с поворотом… и в лужу.

Там каждый вечер, с тем же взглядом,
Сулящим мне одну любовь,
Она стоит с помадой рядом,
Слегка подняв тугую бровь…

Пародия? Тогда пародией называли совсем другое, простое и веселое, а это и не понятно, и не смешно… Ну и не страшно, конечно, но как-то не по себе. Одним словом, странные стихи. (Действительно — странные. Ищу в оглавлении антологии, куда их сама когда-то включила, и обнаруживаю, что «Парикмахерская кукла» находится на странице 666. «Мать Троеручица!» — как восклицал Потемкин в одном из стихотворений.)

Если бы Петр Потемкин родился хотя бы на пять лет раньше, а не в 1886 году, он еще успел бы стать «поздним ребенком» русского символизма. Но в свои двадцать с небольшим, то есть как раз в то время, когда Блок писал «Ночную Фиалку», Бальмонт — корреспонденции из Мексики (собранные потом в книгу «Змеиные цветы»), Вяч. Иванов — «Cor ardens», а Брюсов, собственно говоря, все программное уже написал, — тогда молодые люди «в символисты» уже не записывались. Потемкин понимал, что Прекрасная Дама умерла, не материализовавшись, и он любит теперь Парикмахерскую куклу, но это знание не мешало целовать ее через стекло.

Спасала ирония: и к окружающим, и к себе самому Потемкин относился иронически. Ему платили тем же, всерьез не принимали. Писал для «Сатирикона», был там ко двору. В 1908 году в издательстве журнала вышла книжка «Смешная любовь». Смешная, с мучительной гримаской стыдливости любовь Потемкина к символизму. Неожиданно на нее появилась рецензия в «Аполлоне», и кем подписанная — Иннокентием Анненским! Чуткий критик удивительно тепло отозвался о первой книге поэта, угадал в нем хрупкий талант. Сказал удивительные слова, словно предчувствовал что-то: «Страшно мне как-то за Петра Потемкина».

Рис. 65. Зональные пеларгонии, махровая и простая

А потом, казалось, все улеглось, молодая кровь перебродила. Потемкин женился на красавице-актрисе и помягчел сердцем. Вторую книгу стихов трогательно-смешно посвятил: «Женé Жéне». И называлась она совсем по-домашнему — «Герань»; Саша Черный в рецензии ласково сказал о ней: «русский палисадник». Веселая получилась книжка, красивая, с заставками и виньетками, переплетенная в цветастый набивной ситец: обложка-занавесочка, а за ней целый сад герани. Но ни одного стихотворения про саму герань в книге не было. Обойный цветочек, проткнутая булавкой фиалка, букет хризантем — вот и все цветы в комнате молодоженов (если «Женé Жéне», значит, можно считать это общей книгой).

Рис. 66. Рисунок из книги Петра Потемкина «Герань»