Страстоцвет, или Петербургские подоконники

А. Кернер фон Марилаун. Жизнь растений. Т. 2: История растений. Глава «Растение как вдохновитель художника».

Стоит упомянуть также и о применении растений в игральных картах; тут фигурирует трилистник-клевер (трефы — по-французски «клевер», липовый лист «пики» и желудь «бубны»).

В XVI и XVII веках существовал обычай украшать изображениями цветов новые сундуки, особенно те, в которых невесты получали приданое; расписывались на них главным образом виноград и розы в полном цвету, и занимались таким ремеслом итальянские живописцы, нарочно объезжавшие с этой целью альпийские долины.

Герань

В утреннем рождающемся блеске

Солнечная трепыхалась рань…
На кисейном фоне занавески
Расцветала красная герань.
Сердце жило, кто его осудит:
Заплатило злу и благу дань…
Сердцу мило то, чего не будет,
То, что было, — русская герань.

…Родина герани — мыс Доброй Надежды. Герань легко размножается черенками.

Глава шестнадцатая. Теплицы среди леса

Герр Гесдерфер в предисловии к своей книге говорит вещи суровые, но, как всегда, бесспорные: комнатные цветы для городского жителя, занятого к тому же ежедневным трудом ради доставления средств к существованию, остаются порой единственной ниточкой, связывающей его с природой. Истинно так.

Герои нашей книги по своему происхождению — все сплошь горожане. Валерий Брюсов остался в истории русской литературы как первый поэт-урбанист. Статья Александра Блока о Петре Потемкине называлась «Питерский трубадур». Сестры Лохвицкие — тоже «петербурженки нежные». Мария Моравская говорила о себе: «Я Золушка, только городская…»

Закономерно также, что, в отличие от «детей булыжных мостовых», писатели-почвенники, «деревенщики», реалисты из провинциалов оказались нечувствительны к тому, что имитирует лес и луг в тесноте городского жилища. Для них цветы — это «и цветы, и шмели, и трава, и колосья», а не жалкие пленники в плошках.

Полевые цветы

В блеске огней, за зеркальными стеклами,

Пышно цветут дорогие цветы,
Нежны и сладки их тонкие запахи,
Листья и стебли полны красоты.
Их возрастили в теплицах заботливо,
Их привезли из-за синих морей;
Их не пугают метели холодные,
Бурные грозы и свежесть ночей…
Есть на полях моей родины скромные
Сестры и братья заморских цветов:
Их возрастила весна благовонная
В зелени майской лесов и лугов.
Видят они не теплицы зеркальные,
А небосклона простор голубой,
Видят они не огни, а таинственный
Вечных созвездий узор золотой.
Веет от них красотою стыдливою,
Сердцу и взору родные они
И говорят про давно позабытые
Светлые дни.

Нет, конечно, традиционная поэзия Ивана Бунина заплатила дань не только полевым цветам, но и розам, и розам Шираза, и мимозам, и олеандру, и дикому лавру. Но, скажем, даже герань имеет честь быть упомянутой в сонете только в том случае, если она растет на воле, а не на окне у Феклы. И прозаической Феклой, и ее утехами Бунин был сыт по горло. Но и какие-либо излишества, красивости в стихах тоже не поощрялись: выдумать можно что угодно, а ты вот попробуй подметь соколи-ным глазом в самой жизни то, что до тебя никто не описывал, и без всяких там словесных кунштюков.

Декадентов тогда не любили многие. Но, в отличие от этих многих, Бунин не любил декадентов на редкость последовательно и методично и мнения своего не изменял. Считал их шарлатанами и отзывался о них самым презрительным тоном, резких слов не стесняясь; они платили ему взаимностью, но были более сдержанны в выражениях.