Санька. Вот Нила сама пришла.
Нила
Борис. Ваш агроном?
Санька. Он только что, дяденька, через эту дверь вышел!
Борис. Ребята, за ним!
Партизаны и часть женщин бегут в боковую дверь.
Борис. Верно ты говоришь, девушка?
Нила. Уж я знаю, что говорю, товарищ командир! Сойкин слышал, как отец говорил мне, что уходит в Зеленую балку. Потом с немецкими солдатами ходил на огород, дорогу показывал. Сама видела.
Колхозница. Беспременно он выдал, товарищ командир. Как собирали нас на митинг, так германский офицер этого Сойкина начальником колхоза назначил. Так и говорил: кто его, Сойкина, слухать не будет, расстреляю, говорит!
Из группы колхозников возгласы: «Правильно!», «Продался он немцам», «Известно, из кулаков».
Борис. Ах, сукин сын, обвел вокруг пальца! Ничего, девушка, поймаем, душу из предателя вынем!
Партизаны возвращаются.
Партизан. Ушел! Надо организовать поиски.
Нила. Я с вами, родненькие! Дайте мне только винтовку. Я стрелять умею, сами знаете! Все равно, некуда мне податься.
Партизан
Нила. Спасибо, дядя Антон! Клянусь вот перед товарищем Сталиным
Борис. Молодец, девушка! Идемте, товарищи!
КАРТИНА 3
Вечер. Водохранилище ГЭС. Направо начало уходящей в даль плотины с подъемниками для щитов. Тихая гладь огромного озера, посеребренная луной. На берегу, в изломах бугорков, несколько больших деревьев. Под ними скамья. На плотине — цепь огней. Вдали огни поселка. Слышен глухой шум сбрасываемой с плотины воды. На скамье Павел с гармонией. Около него на земле сидят и лежат два парня и три девушки. Они шепчутся. Иногда слышен сдержанный смех. Павел играет тихо что-то очень мелодическое, с переборами и вариациями. Справа от плотины вышел часовой охраны с винтовкой, постоял немного, послушал музыку и ушел обратно на плотину.
Павел
Все встают, медленно двигаются налево. За ними идет Павел, снова начавший играть. Навстречу выходят Шурочка и Нина.
Павел
Шурочка. Здравствуйте, Павел! Вышли погулять. Ночь душная в поселке, а здесь, у озера, прохладой веет. Спать что-то не хочется. Вы куда, домой?
Павел. Да, собственно говоря, нет. Рано еще!
Шурочка. Тогда сыграйте нам что-нибудь. Такое, чтобы за душу хватало!
Павел. Александра Николаевна! Я всегда...
Идут обратно. Шурочка и Нина садятся на скамью. Павел устраивается на бугорке около них, берет несколько аккордов, потом начинает играть. Молчание.
Шурочка. Когда вы играете, Павлуша, вы совсем другим человеком кажетесь.
Павел. Эх, Александра Николаевна, когда бы можно было всю жизнь заместо слов музыкой разговаривать! Люблю я музыку, Александра Николаевна.
Шурочка. Это хорошо, Павлуша!
Павел. А вот товарищ Волошин все меня попрекает: война, говорит, люди, можно сказать, с жизнью расстаются, а ты, говорит, на гармонии антимонии разводишь.
Шурочка. Шутит, наверное.
Павел. А я так полагаю, Александра Николаевна, что музыка — это же не только веселье. Музыкой что хочешь сказать можно!
Шурочка и Нина слушают.
Нина. Сидим мы здесь, музыку слушаем, а как подумаешь, что на фронте делается, — сердце сжимается! Люди гибнут, хорошие... Кровь льется. Стыдно становится за себя. Знаешь, я хочу... в партизаны идти, в тыл к немцам. Стрелять я умею...
Шурочка. Когда я об этом думаю, у меня тоже появляется огромное желание самой пойти на фронт. Кажется, тогда война быстрее кончится.
Пауза. Павел продолжает играть.
Нина. Борис пишет?
Шурочка. Одно письмо со своим адресом прислал. О нем ты знаешь. И все. Уже три недели ничего от него не имеем. Ты не писала ему?
Нина. Нет.
Шурочка. Отчего? Ему же было бы приятно получить от тебя письмо.
Нина. Не думаю! Где ему там помнить обо мне. Из училища ничего не писал. А с фронта и подавно.
Шурочка. Нет, ты не права. Всякому на фронте приятно письма получать из дому. Постой, да вы поссорились, что ли?
Нина. Нет! Так... чепуха!
Шурочка. Какая чепуха? Говори, что случилось?
Нина. Ничего не случилось.
Шурочка. Нина!
Нина. Так больно и обидно, Шурочка!.. Борис на фронт уезжал, может быть, с ним случилось что-нибудь, а я... как дура... из-за пустяка... не могу больше...
Шурочка. Постой, куда ты?
Пауза.
Шурочка. Пойду и я, Павлуша! Расстроилась девушка! Доброй ночи!
Павел