Стрекоза

А доктор Фантомов – и того больше – по дому в тюбетейке и в узбекском халате расхаживает, а Витольд Генрихович, вместо того чтобы пристыдить его, еще и хочет ему свои султанские туфли подарить. А до этого, и того пуще, убиралась я по дому и…

Но тут Глафира опять густо зачеркнула все, что до этого написала, строчек пять-шесть кряду, то ли несущественное, то ли решила Людвику не пугать. Заканчивалось письмо так:

В общем, не хотела я тебя, дорогая Людвика, тревожить, но, боюсь, нужна нам твоя помощь, а может, это он от тоски по тебе как бы умом тронулся, ой, и писать даже такое страшно! Но я вот что думаю: ежели мы будем пугаться и тянуть с лечением, то может быть и того хуже, как ты думаешь? А вот если бы ты приехала и сама во всем разобралась, то, я думаю, он пришел бы в себя. От разлуки всякое может с человеком в годах приключиться. Жду твоего решения, Глафира.

А внизу шла приписка:

А еще он, когда бреется, часто вслух повторяет: «Кто же, кто же над ним так подшутил?» А когда я спрашиваю, о ком это он, то Витольд Генрихович смущается и говорит, что просто думает над задачкой из курса. А какие такие задачки из курса про шутки? Вот я и думаю, не все у нас в порядке!

У Людвики от волнения побелели губы, и руки начала бить нервная дрожь. Господи, что это такое? Ах, если бы не мама, если бы она была жива, все было бы по-другому! Она, как никто другой, могла вытянуть отца из любого затруднительного положения, несмотря на всю свою внешнюю болезненность и хрупкость. Потом Людвика вспомнила, что последний раз писала отцу больше месяца назад или и того больше, и ей стало совестно. Увлекшись своими проблемами, и на курсах, и личными, она совсем забыла про него, а он такой ранимый, такой не приспособленный к жизни! «И Глафира хороша – не может его как-то отвлечь. Хоть бы приударила за ним, на худой конец, – почему-то невпопад подумала Людвика, и ей еще больше стало стыдно. – Надо же, глупости какие в голову лезут!» Она перечитала не вполне внятные Глафирины сентенции и сложила листок вдвое.

«А чего, собственно, Глафира так перепугалась, – вдруг заговорила в ней Бертина хладнокровная логика. – Ну подарил отцу Фантомов солдатиков. Ну и что? Они же оба помешаны на оружии, как и на разборе всяких исторических битв. А солдатики – так, шутка. А то, что отец увлекся ими, так и это понятно. Что еще пожилому, одинокому человеку делать? Не в футбол же играть, в самом деле». Она опять вынула письмо и, уже глядя на него отточенным, ледяным, скальпельным взором Берты, попыталась поставить отцу диагноз. Так. Запирается в кабинете. Это только доказывает, что у него все в порядке с головой – значит, стесняется, что играет в солдатики. Вполне адекватное поведение. Дальше там что? Бормочет невнятное. Чем больше она чувствовала в себе незримое присутствтие матери, тем больше успокаивалась. Бормочет не по-русски? Сильно Глафира в языках разбирается. Когда человек бормочет, то не всегда можно понять, на каком он языке говорит, тем более если он не подозревал, что его подслушивали.