Стрекоза

Что до доктора Фантомова – тот всегда был человеком во многом загадочным. Во-первых, все доктора немного странные. Людвика сразу подумала о Глебе. Да-да, странные. Тут они вас любят, а тут – нет. Но нет, не надо отвлекаться. О Фантомове. Еще когда она маленькой бродила по его квартире и сидела в его кабинете, ей и тогда его жилище казалось огромным и странным, как и сам мир медицины, – огромным, непредсказуемым, со множеством хитросплетений и причуд, и потому во многом неподвластным средним умам. То, что обычному человеку может показаться ужасным, для медика может представлять животрепещущий интерес, если даже не смысл всей жизни. Иначе как объяснить такие случаи, когда медики ставили на себе опасные опыты, чтобы доказать, что их догадки были верны? Например, выпил же Макс Петтенкофер культуру холерных вибрионов, чтобы доказать, что сие жуткое заболевание вызывается не столько наличием вибриона, сколько рядом других обстоятельств. А ведь он даже не был исключительно инфекционистом, а больше гигиенистом. И, с точки зрения нормального человека, не мог не прослыть сумасшедшим. И не он один. И что Фантомов был странным, в том спору не было. Но странный и сумасшедший – это не одно и то же. Подумаешь, носит тюбетейку, ну и что? Может быть, она ему напоминает особый случай в практике. И не Глафире, домработнице отца, даже если она когда-то и работала в его учреждении, судить об их душевном состоянии – доктора и учителя математики. Людвика снова как будто бы уловила Бертины высокомерные интонации.

Во-вторых? Во-вторых, нечего сеять панику. Пятьдесят процентов соматических заболеваний с людьми случаются по их собственной уверенности, что они на самом деле больны. Так Глеб говорил. И Джером в «Трое в лодке, не считая собаки». Как только главный герой читал описание какого-нибудь заболевания, он тут же находил его симптомы у себя. Кроме родильной горячки. Так что нечего наводить панику, мысленно приказала она Глафире.

Через несколько минут Людвика полностью восстановила свой душевный покой. Нет, наука – это великая вещь, она дает человеку силу духа и уверенность в своей правоте. С ней ничего не страшно. Вперед – в Академию!

Людвика подальше засунула конверт с Глафириным письмом между книг и тетрадок и снова взялась за химию. Даже время от времени появлявшийся в ее воображении легким абрисом силуэт Глеба, по-детски спящего в трамвае, больше не тревожил ее, как всего лишь час назад, а скорее просто умилял. «А Глафире напишу, чтобы больше занималась домашним хозяйством, а не подсматривала за уважаемыми людьми», – решила она и, лишь мельком взглянув на формулу получения жавелевой воды, быстро и безошибочно написала ее в черновике, как закладкой, придерживая перевернутую страницу учебника маленькой твердой ладошкой.

XXIII

На улице было зябко и неуютно. Моросил мелкий противный дождь, то усиливающийся, то снова затихающий по многу раз в течение дня, и, когда от ходьбы у прохожих оттопыривались воротники, ледяные капли жалящими уколами тут же проникали к ним за шивороты. Прохожие вздрагивали и поспешно закутывали шеи, смешно втягивая их, как куры на дворе у бабушки Ляйсан. Лиза в мокрой косынке и тонком пальто стояла напротив серого здания и долго мяла в похудевшей после малярии руке бумажку с адресом Терещенского интерната. Так, если этот дом четный и он – дробь два, значит, номер, который она ищет, должен быть на этой же стороне, где-то рядом. Она озиралась и никак не могла понять – куда идти, так как улица странно обрывалась после этого самого номера – 43 дробь два. А ей был нужен дом 43 дробь четыре.

– Девочка, тебе какой адрес нужен? – спросила Лизу проходившая мимо старушка в старомодном плаще и калошах. На голове у нее была прозрачная косынка от дождя, скроенная из плотного целлофана. Голова вся седая, почти белая, а у уголков глаз смешно перекрещивались лучики морщинок. Она была похожа на добрую волшебницу из сказок братьев Гримм. Лиза молча протянула ей смятую намокшую бумажку. Старушка наклонила голову ниже, чтобы получше разобрать адрес.

– Так это совсем близко, вон там, – она показала почему-то в другую сторону. – Здесь дальше тупик, а за ним, если обойти вокруг, будет переулок Басырова. А тебе туда, на Терещенскую, идем покажу.

Но Лиза только мотнула головой, проглотила дождинки, затекающие ей прямо в рот, и посмотрела в сторону, на которую указывала старушка.

– Ну, как знаешь, – пожала плечами старушка и пошла дальше.

Дождавшись, когда она скроется за большим серым зданием на углу улицы, Лиза пошла по указанному ею адресу. По дороге она смотрела под ноги, чтобы не попасть в лужи, хотя уже давно насквозь промокла в своих не по сезону тряпичных туфлях из парусины с неловко пришитой снаружи резиновой подошвой и картонной стелькой внутри. Воспитательница велела ей надеть калоши, но все бы засмеялись, ведь калоши носили только старики и старухи. Так думала Лиза.