Стрекоза

Штейнгаузу Паша очень нравился, в нем чувствовалось что-то крепкое, задиристое, бесшабашное и в то же время основательное и надежное. «Из таких получаются неплохие офицеры», – думал он, и, когда пришло время выбора, куда идти учиться, Витольд Генрихович похлопотал за близнецов, сдавших вступительные экзамены в его училище еле-еле на тройки, и их приняли. Саша учился еще куда ни шло, но Паша отчаянно страдал от точных наук, или, вернее, они – от него, и Витольд решил с ним позаниматься математикой на дому. Так тайный поклонник Людвики усилиями отца смог видеть ее даже чаще еженедельных совместных вылазок в город.

Позанимавшись с Пашей, Витольд Генрихович непременно оставлял его на чай. Глафира Поликарповна Плют, его новая домработница (Клаша неожиданно вышла замуж и уехала в город Копейск вслед за мужем), накрывала на стол, если чаепитие приходилось на часы ее смены в доме Штейнгауза, и Людвика с Пашей, выпив чаю и отведав бутербродов с маслом и московской колбасой, пирожков Глафиры, на что она была большая мастерица, шли на улицу, гуляли, болтали, заходили в кафе «Ну-ка, отними!», пили молочный коктейль, но уже без Саши. Таким образом, их отношения из детской шалопайской дружбы потихоньку переросли в дружбу взрослую – пару раз, когда они гуляли допоздна, Паша, чуть не умерев со страху быть осмеянным, робко приобнял свою спутницу и поцеловал ее розово-бледную, прохладную щечку. Она его не оттолкнула, но, хотя и была готова к такому шагу, как-то засомневалась и призадумалась: неужели это и была любовь? Ну конечно, Паша ей тоже очень нравился, и даже больше, но он все-таки был другом детства, а не посторонним мужчиной, она к нему привыкла за те годы, что они вместе бегали на каток и играли в снежки. Ей было очень любопытно, как события будут развиваться дальше, но не слишком ли рано она себя привязала к этому молодому человеку – по старой дружбе, без особых страстей, а так, больше по привычке?

С другой стороны, Паше очень шла форма курсанта училища, и в армию их с Сашей не забрали как посещающих образовательное учреждение военного профиля, поэтому он был всегда рядом, под рукой, за исключением тех моментов, когда их увозили куда-то за город на стрельбы или учения. Сказать, что Людвика была влюблена, было преждевременно, но ей, невысокой, щуплой девушке, очень нравилось идти по улице с рослым, видным парнем в курсантской форме. Он то и дело к ней почтительно наклонялся, словно прислушивался к ее голосу и проверял его звучание, а убедившись, что да, это именно тот голос, который он хотел бы слышать постоянно, всю жизнь, высоко поднимал голову, становился еще стройнее и внушительнее, и все одноклассницы Людвики, следившие за ними из окна, просто умирали от зависти. «Ну и ладно. Паша так Паша, – думала Людвика. – Милый, милый друг».

Как-то раз Штейнгауз и доктор Фантомов задержались в уличной беседе больше обычного и увидели, как Паша с Людвикой украдкой целовались под раскидистой липой возле подъезда. Старики многозначительно переглянулись: дело для них с этого момента становилось практически решенным – их семьи могут породниться, и это устраивало обоих.

Но потом Людвика неожиданно решила поступать в Военно-медицинскую академию, и не куда-нибудь, а в Ленинград, чтобы стать военным хирургом. Об этом она сначала сообщила Глафире Поликарповне как-то после завтрака.

– Но туда девушек не принимают, – взвизгнула Глафира, вытирая свежевымытые чашки кухонным полотенцем.

– Как это не принимают? – возмутилась Людвика, которая только закончила школу с отличием и была полна самых честолюбивых планов.

– А так! Ты что, будешь ходить по утрам строем и горланить солдатские песни? – не унималась Глафира. – Придумала тоже. Отец на тебя надышаться не может, а она – в Ленинград! Еще чего!

– Я хочу стать врачом! Военным хирургом, – продолжала Людвика, помогая Глафире вытирать чашки. – Не может быть, чтобы все военные хирурги были мужчины! Что за бред?

– Спроси у отца. А вообще, чтобы стать хирургом, совсем необязательно поступать в Военную академию. Начни с медучилища, посмотри, получится у тебя или нет, а потом в мединститут иди, а уж после поступай в Академию.

– Да, но это займет у меня полжизни! – швырнув чашку на стол, всплеснула руками Людвика.

Чашка перевернулась, упала на пол, и от нее отломилось ушко.

– Узнай все сначала как следует, а потом посуду бей, – проворчала Глафира и подняла чашку с пола.

Но упрямая Людвика, несмотря на огорчения отца и Паши, вскоре уехала в Ленинград. Принять ее не приняли, но посоветовали поучиться на подготовительных курсах для кандидатов в слушатели Академии, а заодно устроиться в медицинское учреждение для стажа.

– Поработайте санитаркой в больнице, подучите анатомию, химию и физиологию и тогда приходите – на следующий год! – сказали ей в приемной комиссии.