– Так ведь у нас был только один кинотеатр, где играли перед сеансом, следовательно, только один, как вы говорите, тапер. Да вы не волнуйтесь голубчик, что бы там ни было – дело-то прошлое, зачем так убиваться? – искренне удивился Фантомов. – Простите вы ее, чего только женщина себе не навыдумывает. Им всегда нужен тот, кто не поддался их чарам.
– Вы совсем ничего не поняли, доктор, – понизил голос расстроенный Штейнгауз. Он сделал страшное лицо и сначала медленно, а потом, постепенно набирая скорость, пояснил: – Ведь я их видел, и они сейчас – вместе. И меня там не было, понимаете? И даже если бы я там был, они бы не обратили на меня никакого внимания. – Он закрыл лицо руками и добавил: – Вы знаете, чем они там занимаются? Ни за что не поверите! – Он дико посмотрел на доктора, и тут уже испугался доктор, потому что не мог себе представить ничего, кроме самой низкой пошлости, но Штейнгауз опять перешел на страшный шепот: – Представьте себе, они там играют на скачках!
– Простите, что?! – Доктор поправил пенсне, сверкнувшее золотистым бликом, и переспросил: – Что-что?
– Они играют на скачках, – повторил Штейнгауз. – Немыслимо, невероятно! Но я их видел, вот как вижу сейчас вас на этом самом месте! Более того – я их слышал! Их голоса – они до сих пор преследуют меня. Я с вами говорю, а в голове так и крутится: «Ну давай, дорогой, давай, родимый, не подведи!» Вот я вас и спрашиваю, доктор, что это такое и как, как это возможно?
Теперь уже доктору стало неловко, и расхотелось продолжать этот бессмысленный разговор, но его призвание было – помогать страждущим, и оттого после неловкой паузы он сказал:
– Голубчик, вы утомлены долгим одиночеством, вы тоскуете и продолжаете думать о том, о чем, право, в вашем положении думать не следует. Это первое. Вам нужно отдохнуть и просто выкинуть все это из головы. Это второе.
– Значит, вы мне не верите, доктор, – раздосадованно пробормотал Штейнгауз. – Вы не верите ни одному моему слову.
– Напротив, – поспешил заверить его доктор, – именно потому, что я вам верю и, заметьте, давно вас знаю, я не подвергаю сомнению ваш рассказ. Но именно потому, что я вас знаю как человека рационального и хладнокровного (он сделал ударение на рационального и хладнокровного), я полагаю, что вы теперь, не побоюсь этого слова, чуточку больны… Да-с, вы взволнованы, а в такие минуты, и это я вам говорю как врач, наше сознание может сыграть с нами очень злую шутку. Аринушка, – доктор встал, открыл дверь и громко позвал Арину, заканчивая нравоучение, – принеси нам, милая, еще коньяку. Он пристально посмотрел на Витольда: – А теперь мы с вами выпьем по пятьдесят граммов коньячку-с, и все, на сегодня хватит-с. И спать, спать, голубчик, приводить нервы в порядок. Да-с!
На том странный разговор и закончился.
Витольд не стал ждать новой порции коньяка, ибо, несмотря на то что доктор явно ничему не поверил, самому Витольду, несомненно, стало легче. «Это первое», «это второе» – родные математические отсчеты стадий решения самых трудных задач – подействовали на него магически, усыпляюще, как дудочка факира на разгневанную кобру. Он церемонно встал, пожал доктору руку, поблагодарил за угощение, извинился и сухо откланялся. Теперь, глядя на него, было трудно себе представить, что это был тот же взвинченный, что-то истерично доказывающий человек, который еще несколько минут назад вел себя как подвыпивший матрос, перебивал собеседника и того гляди готов был броситься в драку.
У доктора от визита уже разболелась голова, но он терпеливо проводил гостя до двери и еще долго, слегка отодвинув тяжелую штору с запутанной бахромой, смотрел ему вслед. «Завтра надо будет выписать ему успокоительное, если эта idée fixe не пройдет, – подумал Фантомов и, увидев, что в комнате Арины погас свет, тоже пошел спать, усталый и одновременно взбудораженный. – Ах, женщины, женщины, до чего же вы можете довести спокойного, уравновешенного человека. А впрочем, все бабы дуры», – вспомнил он мудрую чеховскую фразу, усмехнулся и выключил торшер в спальне.