Стрекоза

Через неделю-другую Людвика пошла в первый раз на работу в больницу, и после того как ей выдали белый халат и косынку и показали приемный покой, где она должна была убирать за больными, ожидающими направления в нужное отделение, и готовить их к срочной операции, а между делом несколько раз в день мыть полы с раствором хлорамина, она увидела неопределенных лет доктора в очках, в низко надвинутой на лоб белой шапочке, только что привезшего очередного больного, и с удивлением узнала в нем театрала-благодетеля, угостившего ее в буфете Мариинки своим бутербродом. От неожиданности Людвика отложила швабру в сторону и уставилась на доктора. Он – не он? Нет, точно – он!

Доктор заметил новенькую санитарку в белой косынке, с глазами хрустальной озерной голубизны, в изумлении открывшую на него рот, нахмурился, а потом, узнав свою недавнюю соседку по буфету, широко улыбнулся:

– Ну, что, стрекоза, доела бутерброд? А мы, оказывается, коллеги? Ну что ж, давай знакомиться – Глеб Березин, врач кареты скорой помощи, Дон-Кихот, так сказать, по призванию и по должности. – И протянул ей для знакомства большую широкую руку, только теперь пустую – без бутерброда.

V

Лето шло к концу, вот уже и вечера становились прохладными, а утра – стылыми, а Севка этого не замечал: по горло завяз в чадящей связи с Лизой, что тебе кислород перекрыли. Пострашнел, осунулся, под глазами круги черные пошли, губы то и дело горели в лихорадке, как после ночных кошмаров. Стричься перестал, весь зарос и стал похож на корсара из приключенческих романов или полусумасшедшего кастильца с горящими глазами из фильмов про средневековую Испанию. Серафима не на шутку испугалась. Заставляла его мерить температуру, показывать горло, как когда-то в детстве, тащила к доктору. Он отнекивался, молчал, прятал глаза. На вопросы мямлил что-то невразумительное. Нет, не болен. Да, спал нормально. К утру пришел? Так у друга Жорки в гостях засиделся. Музыку забросил? Так лето же. Когда еще отдыхать от учебы? Нет, не болит ничего – и все опять по кругу. Не болен. Спал. Ел. Засиделся.

Теплев смущенно кряхтел, помалкивал, пытался отвлечь Серафиму подарками, обедами в ресторанах, киносеансами. Сначала она повелась было, но потом как-то утром заставила Севку выпить густой свежесваренный кофе и, когда чашку на блюдце откинула, и заглянула в нее – так и ахнула!

А увидела Серафима в чашке щуплую фигурку с цепями на запястьях и на щиколотках, а над ней – сову с крыльями в полдонышка, с крючковатым носом, и когтистыми лапами. Одной лапой сова зацепилась за голову человечка, а другой пыталась зацепиться за его плечо.

– Сева, что это? – пролепетала Серафима и с ужасом взглянула на Севку, сверля его глазами – ну рентген да и только, и к врачу не надо ходить.

– Что? – прикинулся Севка валенком, вроде не понял.

– Вот это что? – указала Серафима на сову, а потом поправилась: – Кто это, я тебя спрашиваю?

Севка замолчал, как в рот воды набрал. Глаза в сторону скосил. Пятерней длинные волосы со лба назад убрал. Лоб нахмурил.

Серафима не выдержала, хлестнула его жестко ладонью по физиономии. Потом еще раз. И еще. Душу отвела. Отвернулась, заплакала.

Севка встал со стула, к себе направился. Лицо пятнами пошло.

– Сожрет она тебя, – сквозь слезы сказала Серафима. – Вон что от тебя осталось – тень одна, смотреть страшно! Ты хоть в зеркало на себя глядел? На кого ты стал похож, видел? Что я… – хотела добавить «матери твоей скажу», но остановилась, да Севка и без того понял.

Повернулся к ней, злобно прошипел:

– А что ей до меня? Ты думаешь, она помнит обо мне? Там? – Мотнул головой вверх. – Ей и здесь-то до меня никакого дела не было, а уж там и подавно! Все вы такие, побыстрее хахаля себе найти, а там – хоть трава не расти! – Схватил чашку со стола, об пол со злобой хрястнул, вышел из комнаты, дверью хлопнул. Из осколков кофейная гуща противно поползла на пол темной жижей, задевая ковер.

– Беда, сестрица, ой беда! – по-гречески пробормотала себе под нос Серафима, встревоженно взглянув на портрет Калерии, и схватилась за веник – убирать осколки с ковра, пока пятно поглубже в ткань не просочилось.