Стремнина

Баржа оказалась загруженной до отказа. Пороху на ней было чуть ли не вдвое больше, чем требовалось для окончания прорези. Это озадачило Морошку. На разгрузку будет напрасно потеряно несколько лишних дней. Их придется вычеркнуть из рабочего графика. А ведь дни августа сочтены. И потом, если порох не израсходуется полностью, что с ним делать? Но отказаться от полной разгрузки баржи рискованно. А вдруг ошибешься в расчетах? Тогда что? Нет, как ни думай, а легче будет сжечь оставшийся порох на берегу, чем положить голову под топор. Но как быть с разгрузкой? Рабочих рук мало. Очень мало…

У баржи собрались все рабочие прорабства. Подошли на лодке и свободные от вахты матросы с земснаряда. Разгрузка барж с порохом всегда считалась чрезвычайным делом, на нее бросались все силы, как на ликвидацию аварий. Впрочем, как ни трудно возиться с тяжелыми ящиками, а рабочие шли на разгрузку охотно: ввиду отсутствия механизмов за переноску крупногабаритных грузов была установлена двойная оплата.

Осматривая опорожненные утром банки из-под пороха, перекатывая их с места на место, рабочие невесело переговаривались:

— Подвалило счастье!

— Запросто надорвешь пупок!

— Таскать-то вон куда!

Для порохового склада была облюбована наиболее возвышенная гряда галечного берега: все побаивались летнего половодья, хотя оно и редко случается на Ангаре. Теперь же никакой прибыли воды нечего ждать. Наоборот, скоро начнется убыль. Стало быть, без всякого риска можно устроить склад почти у самого уреза. Это вдвое облегчит разгрузку баржи.

— А зачем таскать их туда? — заговорил Морошка с тем оживлением, какое высекается лишь неожиданной и смелой мыслью. — Давай выкладывай вот здесь, и весь разговор! — добавил он, сделав широкий жест вдоль берега. — Худо ли, у самой воды? А бояться теперь нечего…

Неожиданное предложение Морошки вызвало веселое оживление. Рабочие заговорили наперебой. Даже Мерцалов и тот похвалил прораба за находчивость, хотя и сделал это, конечно, весьма своеобразно.

— Ставлю бутыль спирта! Лично от себя! — пообещал Мерцалов и, упреждая неизбежные возражения прораба, пояснил, разводя руки: — За отличную идею. Положено. Вроде премии.

— Идея что надо, — подал со стороны голос Бабухин, но осторожно и невесело. — Только от нее ящики-то легче не стали. Их и сюда таскать — вытянешь все жилы. Тут так: если уж надрываться, то хоть знать — за что? Какая теперь плата будет, вот что надо знать?

— Известно, с расстояния, — ответил Морошка.

— Ага, выходит, плата будет меньше?

— Но ведь и таскать вдвое ближе!

— Так не выйдет, прораб, — заключил Бабухин. — Пускай и ближе стало, а ты плати, как платил раньше. Тогда и надрываться можно.

— Пррравильно! — загорелся Мерцалов.

— Вон что! Сообразили! — вознегодовал Морошка. — Но ведь это незаконно!

— А ты плюй на законы, — посоветовал Мерцалов.

— Не умею…

— Боишься, да? Тут тайга. Никто и знать не будет.

— А я? — спросил Морошка. — Ведь я буду знать.

— Чистоплюй ты, — выкрикнул Мерцалов брезгливо. — Даже смотреть противно. Только о себе и думаешь. А ты о людях думай!

— И о вас думаю, — ответил Морошка. — Хочу вам только добра.

— Хочешь — дай заработать!

— Хапнуть? — поправил Морошка.

— Пускай и так, — согласился Мерцалов. — А где и хапнуть, как не здесь? В конторе известно, сколько стоит разгрузка баржи, столько и отпустят тебе денег. А какая тебе нужда делать экономию? Дашь людям заработать — и все будет в порядке, все в ажуре.

— Здесь и так заработок двойной, — ответил Морошка. — Без обиды. А ты хочешь обокрасть государство.

Не выдержав, Мерцалов выкрикнул сквозь зубы:

— Ну, и таскай сам, заррраза!

Рядом уже стоял Лаврентий Зеленцов. Едва дождавшись своей очереди, он подскочил к Морошке и, как всегда, дергаясь, закричал:

— Брось шюточки, прораб! Брось! Выслуживаешься? Хочешь за экономию премию отхватить? Мы будем вытягивать жилы, а тебе почет и денежки? Брось шюточки! Плати! Плати, а то…

— Убери руки, — потребовал Арсений.

— Не будешь?

— Убери…

— Ну и надрывайся, черт с тобой!..

Очень чесались у Зеленцова руки. Очень хотелось ему показать свою храбрость — схватить прораба за грудки, пусть один разок, да боязно было: у баржи собралось слишком много друзей Морошки.

— Пошли! — сказал Мерцалов, с победной ухмылкой оглядывая своих приятелей. — Пускай потаскают, а мы поглядим.

— И не стыдно будет? — спросил Демид Назарыч; он будто вырос перед Мерцаловым из-под земли.

— Стой! — скомандовал Мерцалов друзьям. — Сейчас нам папаша расскажет о моральном кодексе. Очень интересно! Послушаем. Что ж, говори, папаша, перевоспитывай.

— Тебя в Москве не могли перевоспитать, — ответил Демид Назарыч. — А где уж нам! Мы не чудотворцы. Это только в книжках описывается, как быстро перевоспитывают вашего брата…

— Развивай! Развивай! — одобрил Мерцалов. — Слушаем.

— А я знаю, что вас ни один говорун не уговорит таскать ящики. Вас не пронять ни цитатами, ни поблажками.

— Правильно!

— Только одним презрением, — заключил Демид Назарыч. — И мы будем презирать вас, как тех земных гадов, которые хватают и передней и задней пастью. Есть такие в болотах.