Стремнина

— Да, недогадлив ты… — от всей души пожалел Мерцалов Белявского и присел на его кровать. — Ну, что нам дадут за угон лодки? Зиму отсидим в тепле, отдохнем на хороших даровых харчах, поглядим кинокартины, а весной выйдем на подножный корм. Плохо ли? Какое это лишение свободы? Сейчас, знаешь ли, гуманизм. Жить можно. Только вот с путевками на курорт плохо. Не дают. Приходится самим организовывать свой отдых. А работать зимой, на здешнем морозе, не очень-то заманчиво. На нем и железо не выдерживает.

Мерцалов даже посмеялся над недогадливым мотористом:

— Соображать надо!

— Вам-то, может, и есть выгода, а мне? — тоскливо возразил Белявский. — Мне-то ведь нет никакого расчета сидеть с вами за решеткой, хотя бы и до весны.

— Пррравильно, — согласился Мерцалов. — А ты не всегда живи по расчетам. Живи на полное дыхание, с музыкой! Одна прелесть!

— Прораб сразу догадается, где вы взяли свечи.

— Еще бы! Он догадлив, как черт!

— Ну, и меня посадят.

— Струсил, да? Струсил?

— У меня свои расчеты.

— Все думаешь о семейной жизни? — Зажав рот ладонью, Мерцалов глуховато загоготал в темноте. — Тебе что, мало их на свете? Бери, навалом! Этой дряни…

— Замолчи! — прикрикнул Белявский, да так, что у него перехватило горло. — Замолчи, а то в морду дам!

Надо было выгнать Мерцалова, и дело с концом, а у Белявского, как назло, не хватило какой-то одной-единственной искорки возмущения, чтобы сделать это, и он даже скрежетнул зубами от сознания своей беспомощности.

— Ладно, не рычи. — Мерцалов нащупал в темноте плечо Белявского. — Слушай меня. Когда-то мы тебя выручили, теперь ты нас. Законно? Свечи остались в каюте, когда тебя отправили в больницу, а куда они тут задевались — тебе неизвестно.

— Не поверит, — ответил Белявский.

— Где они у тебя оставались?

— А вон, в ящике стола.

Мерцалов подошел к столу, быстро выдернул и обшарил ящик…

— Их украли, а ты ничего и не знал, вернулся и лег спать. — Он уже прятал свечи в карман своей заморской куртки. — Ключи были у Сысоевны. Да они от всех кают одинаковы.

— Все равно не поверит! — чуть не крикнул Белявский, страдая оттого, что против своей воли становится соучастником преступного замысла. — И потом, вас поймают, и все станет известно.

— Плохо нас знаешь, — ответил Мерцалов. — Мы своих не продаем.

Из груди Белявского вырвался стон:

— И зачем вы это затеяли?

— Не страдай. Спи.

Не прощаясь, Мерцалов вышел из каюты. И тогда Белявский подумал, что страдать действительно нечего: пока Мерцалова поймают, пройдет несколько дней, но ни его, Белявского, ни Гели уже не будет на Буйной. Они будут далеко-далеко отсюда, так что пусть Мерцалов несет эти проклятые свечи.

VI

На рассвете, когда и горы и река были густо затуманены, Арсений обнаружил, что моторная лодка, на которой раньше ходил Белявский, исчезла со своего места. «Погнались за плавлавкой, — приуныл Морошка. — Нагонят. Она теперь в Погорюе. Значит, все-таки не миновать гужовки».

Встревоженный Морошка поднялся на брандвахту и тронул дверь каюты, где весь вечер гремели песни. Дверь, как он и ожидал, оказалась незапертой на крюк. Но тут же Арсению пришлось в недоумении замереть на пороге: укутавшись одеялами, нагулявшаяся вольница спала крепким зоревым сном. Пожав плечами, Арсений отступил назад и прикрыл дверь. «Кто же тогда?» — начал он гадать, вышагивая вдоль борта брандвахты и поглядывая на занавешенные окна. Обойдя корму, он вышел на правый борт, обращенный к берегу, постучал в одно окно. Немедленно послышался скрип сетки железной кровати и шлепанье босых ног. Выглянув из двери в одной майке и трусах, Сергей Кисляев задвигал кустистыми выгоревшими бровями и поторопил:

— Скорее, не гляди так…

— Вы когда легли? — спросил Арсений.

— Да уж под утро, — ответил Кисляев. — Все ходили по берегу, поглядывали. Все тихо было. Забуянили двое с земснаряда, так мы их живо эвакуировали… Ну, а как зарядил дождь — разошлись по каютам. И завалились спать, конечно. А что произошло?

— Лодку проспали.

— Угнали?! Но как же без свечей?

— Умеючи все можно.

— Это они, гады, угнали. За спиртом. Все-таки угнали! — загорячился Кисляев. — Значит, как только мы под утро уснули… Обожди, но где же они достали свечи?

— Они спят, как младенцы, — вздохнув, сообщил Морошка.

— Спят?! А кто же тогда? Может, матросы с земснаряда? Но зачем им чужую лодку брать? Рисково. Можно получить по шее.

— Оденься, сходим к Вареньке, — предложил Арсений. — Может, она что-нибудь знает…

И хотя Кисляев был очень озадачен случившимся, он по привычке, установившейся в кругу однополчан, не смог, раз выдался случай, удержаться от шутки:

— Боишься один ходить по женским каютам, да еще на зорьке? Со свидетелем надо?

— У тебя не язык, а ботало.

— Тяжела ты, шапка Мономаха!

— Что-то веселый ты нынче, а? Может, угостили? А ну, дыхни…

Они постучали в дверь каюты, где жила Варенька. Никакого отклика, хотя известно было, что повариха спит чутко, как белка, и всегда по первому зову бросается к двери. Тишина в ее каюте показалась странной, и Морошка вполголоса позвал:

— Варенька!