Читаем «Строгая утеха созерцанья». Статьи о русской культуре полностью

Преобладающе сексуальная природа этого образа обнаруживается во внешности, поведении, отношении к жизни, что породило ряд анекдотов о Штирлице, в основе которых лежит игра синонимами: «Лампа горела, но света не давала. Штирлиц потушил лампу, и Света дала»; «Штирлиц вышел из моря и лег на Гальку. Светка обиделась и ушла». Напомню и анекдот из серии «о чукче»: «Чукча возвращается с охоты домой, открывает дверь и спрашивает у жены: „Жена, можно я буду спать со светом?“ – „Можно“, – отвечает жена. „Света, заходи, однако“, – говорит чукча». Сексуальность и вульгарность Светы проявляются в ней, как кажется, без особых усилий с ее стороны и становятся отличительными чертами уже в школьные годы. В одном из произведений Марии Голованивской рассказчица рассуждает: «До чего же все-таки иногда мужчины любят вульгарных женщин. <…> Я имею в виду, что, ну вот в школе, например, сначала все влюбляются в какую-нибудь бестелесную Свету, с прозрачными глазами, малокровную, все ходят за ней табуном, потеют от напряжения, на кого посмотрит, с кем заговорит…»[1665] Фамильярность и приторная слащавость в обращении с этой героиней заметна в рифмах-приложениях к ее имени, как, например, в популярной песенке: «Ты кокетка-Светка, / Дорогая девочка моя, / Сладкая конфетка-Светка…» Присутствие Светы/Светки становится обыденностью любой «тусовки»: «Нормальный Славик / <…> / Нормальные девки, / Нормальная Светка…» – замечает Владимир Сорокин[1666], а Олег Григорьев пишет о ней: «Пришла в воскресенье Светка: / Скинула мокрую тогу / И села на табуретку, / Ногу задрав на ногу»[1667]. Герой пародийного «городского романса» А. Воловика Серега, в связи с отсутствием жены «подавшийся» к «красуле по имени Света» (служащей завмагом, за что ее «ввиду ожидаемых благ» и любят мужчины), в течение ночи пользуется этими «благами», полагая, что они даются ему «за так»: «Вот Светка расставила чарки / и, телом владея вполне, / его принимала по-царски / в пленительном дезабилье». Однако наутро Светка вдруг потребовала с него плату («Гони, дорогуша, полтыщи / за кофей, постель и коньяк!..»), грозясь в случае отказа рассказать обо всем жене. Озверевший Серега «кидается в ОБХСС», где в отместку обвиняет свою «подругу» во взяточничестве. В результате «за Светкой приходит охрана, / под белые руки берет…» и уводит в СИЗО. «Напрасно в ментовке рыдала, / двоим конвоирам дала. / Три года судья намотала / девчонке за эти дела», – иронически-сочувственно заключает автор свое повествование о «красуле по имени Света»[1668]. Александра Маринина в своем романе «Когда боги смеются» (2000) проделывает с семантическим комплексом Светлана/Света/Светка/Светик весьма сложные манипуляции, сохраняя при этом основные параметры сложившейся к концу XX в. модели имени и характера его носительницы[1669].

Не сомневаюсь в том, что литература последних десятилетий изобилует множеством аналогичных героинь, наделенных другими именами, и наоборот – множеством Светлан, хранящих в себе притягательную силу «незабвенной Светланы»[1670] Жуковского: «А за окном стоит весна, / Весна по имени Светлана»; «В больших ее глазах весь год весна. / Ее, мою желанную, / Не зря зовут Светланою!»[1671] и др. Задача этой заметки состояла в том, чтобы указать на одну из тенденций в жизни литературного образа последних десятилетий – на тот странный зигзаг в судьбе Светланы, когда она, превратившись в Светку, становится вдруг столь разительно несхожей с «милой Светланой», пленительным и поэтическим созданием знаменитого «балладника», одарившего русскую культуру популярным именем с долгой, сложной и, как оказалось, противоречивой судьбой.

МЕССИАНСКИЕ ТЕНДЕНЦИИ В СОВЕТСКОЙ АНТРОПОНИМИЧЕСКОЙ ПРАКТИКЕ 1920–1930-Х ГОДОВ

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Биография
Собрание сочинений. Том 2. Биография

Второй том собрания сочинений Виктора Шкловского посвящен многообразию и внутреннему единству биографических стратегий, благодаря которым стиль повествователя определял судьбу автора. В томе объединены ранняя автобиографическая трилогия («Сентиментальное путешествие», «Zoo», «Третья фабрика»), очерковые воспоминания об Отечественной войне, написанные и изданные еще до ее окончания, поздние мемуарные книги, возвращающие к началу жизни и литературной карьеры, а также книги и устные воспоминания о В. Маяковском, ставшем для В. Шкловского не только другом, но и особого рода экраном, на который он проецировал представления о времени и о себе. Шкловскому удается вместить в свои мемуары не только современников (О. Брика и В. Хлебникова, Р. Якобсона и С. Эйзенштейна, Ю. Тынянова и Б. Эйхенбаума), но и тех, чьи имена уже давно принадлежат истории (Пушкина и Достоевского, Марко Поло и Афанасия Никитина, Суворова и Фердоуси). Собранные вместе эти произведения позволяют совершенно иначе увидеть фигуру их автора, выявить связь там, где прежде видели разрыв. В комментариях прослеживаются дополнения и изменения, которыми обрастал роман «Zoo» на протяжении 50 лет прижизненных переизданий.

Виктор Борисович Шкловский

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Литературоведение / Документальное / Критика