«Строгая утеха созерцанья». Статьи о русской культуре

Преобладающе сексуальная природа этого образа обнаруживается во внешности, поведении, отношении к жизни, что породило ряд анекдотов о Штирлице, в основе которых лежит игра синонимами: «Лампа горела, но света не давала. Штирлиц потушил лампу, и Света дала»; «Штирлиц вышел из моря и лег на Гальку. Светка обиделась и ушла». Напомню и анекдот из серии «о чукче»: «Чукча возвращается с охоты домой, открывает дверь и спрашивает у жены: „Жена, можно я буду спать со светом?“ – „Можно“, – отвечает жена. „Света, заходи, однако“, – говорит чукча». Сексуальность и вульгарность Светы проявляются в ней, как кажется, без особых усилий с ее стороны и становятся отличительными чертами уже в школьные годы. В одном из произведений Марии Голованивской рассказчица рассуждает: «До чего же все-таки иногда мужчины любят вульгарных женщин. <…> Я имею в виду, что, ну вот в школе, например, сначала все влюбляются в какую-нибудь бестелесную Свету, с прозрачными глазами, малокровную, все ходят за ней табуном, потеют от напряжения, на кого посмотрит, с кем заговорит…»[1665] Фамильярность и приторная слащавость в обращении с этой героиней заметна в рифмах-приложениях к ее имени, как, например, в популярной песенке: «Ты кокетка-Светка, / Дорогая девочка моя, / Сладкая конфетка-Светка…» Присутствие Светы/Светки становится обыденностью любой «тусовки»: «Нормальный Славик / <…> / Нормальные девки, / Нормальная Светка…» – замечает Владимир Сорокин[1666], а Олег Григорьев пишет о ней: «Пришла в воскресенье Светка: / Скинула мокрую тогу / И села на табуретку, / Ногу задрав на ногу»[1667]. Герой пародийного «городского романса» А. Воловика Серега, в связи с отсутствием жены «подавшийся» к «красуле по имени Света» (служащей завмагом, за что ее «ввиду ожидаемых благ» и любят мужчины), в течение ночи пользуется этими «благами», полагая, что они даются ему «за так»: «Вот Светка расставила чарки / и, телом владея вполне, / его принимала по-царски / в пленительном дезабилье». Однако наутро Светка вдруг потребовала с него плату («Гони, дорогуша, полтыщи / за кофей, постель и коньяк!..»), грозясь в случае отказа рассказать обо всем жене. Озверевший Серега «кидается в ОБХСС», где в отместку обвиняет свою «подругу» во взяточничестве. В результате «за Светкой приходит охрана, / под белые руки берет…» и уводит в СИЗО. «Напрасно в ментовке рыдала, / двоим конвоирам дала. / Три года судья намотала / девчонке за эти дела», – иронически-сочувственно заключает автор свое повествование о «красуле по имени Света»[1668]. Александра Маринина в своем романе «Когда боги смеются» (2000) проделывает с семантическим комплексом Светлана/Света/Светка/Светик весьма сложные манипуляции, сохраняя при этом основные параметры сложившейся к концу XX в. модели имени и характера его носительницы[1669].

Не сомневаюсь в том, что литература последних десятилетий изобилует множеством аналогичных героинь, наделенных другими именами, и наоборот – множеством Светлан, хранящих в себе притягательную силу «незабвенной Светланы»[1670] Жуковского: «А за окном стоит весна, / Весна по имени Светлана»; «В больших ее глазах весь год весна. / Ее, мою желанную, / Не зря зовут Светланою!»[1671] и др. Задача этой заметки состояла в том, чтобы указать на одну из тенденций в жизни литературного образа последних десятилетий – на тот странный зигзаг в судьбе Светланы, когда она, превратившись в Светку, становится вдруг столь разительно несхожей с «милой Светланой», пленительным и поэтическим созданием знаменитого «балладника», одарившего русскую культуру популярным именем с долгой, сложной и, как оказалось, противоречивой судьбой.

МЕССИАНСКИЕ ТЕНДЕНЦИИ В СОВЕТСКОЙ АНТРОПОНИМИЧЕСКОЙ ПРАКТИКЕ 1920–1930-Х ГОДОВ