Читаем «Строгая утеха созерцанья». Статьи о русской культуре полностью

Совершенно особые рассказы были у мамы о Тарту, городе-мифе, о годах ее учебы у Ю. М. Лотмана, о ярких, неординарных друзьях, о первых семиотических школах[1694]. В детстве мне было очень завидно: я слушала мамины рассказы о романтике ранних 1960‐х, о подвигах маминых друзей-диссидентов в конце 1960‐х и 1970‐е и думала: «Ну почему, почему мне не довелось тоже родиться в то время?» Не могу себе простить, что не записала мамины рассказы о Тарту в большем объеме и подробностях. В маминых описаниях тартуской среды было много смешных моментов, но и много драматизма, эпической монументальности: мама была убеждена в том, что ее попадание в Тарту в нужный момент в нужное время было чудом и даром судьбы. Она часто говорила о Тарту с использованием высокой лексики («эпоха», «судьба»), прямо говорила о судьбоносности своего – изначально совершенно случайного – приезда в Тарту, примеряла на себя сценарии, при которых все могло бы пойти иначе: «Ну действительно – судьба сыграла со мной такую штуку: если бы я сразу поступила в Тарту, то и Лотман, и кафедра еще не набрали бы той силы – я бы эти четыре года упустила. Я попала тогда, когда надо: в 1964‐м уже был симпозиум[1695]. Жизнь немножечко притормозила меня»[1696].

Наряду с культурой устного рассказа, в семье Душечкиных была очень сильна эпистолярная культура. Писали все – всем, часто и подробно, с описанием всех происходящих событий и реакции автора на них (мама называла это «эпическим повествованием»: от корреспондента требовалось описать все, что произошло с момента написания предыдущего письма, по порядку и в деталях). Мама переписывалась с сестрами, с родителями, с друзьями, с учителями. Всегда хранила письма в порядке, никогда не выбрасывала. После смерти бабушки сама разобрала и набрала на компьютере письма бабушки деду военных лет. Тютчевское «Она сидела на полу и груду писем разбирала» было одним из маминых любимых стихотворений, которое она часто и с удовольствием цитировала и читала вслух. Мама всегда следила за тем, чтобы на письмах стояли даты (делала замечания, если кто-нибудь их не ставил), чтобы письмо было хорошо, грамотно и интересно написано, правильно оформлено. Как-то раз мама написала мне очень сердитое письмо – прочла целую длинную нотацию за то, что я слишком редко писала письма домой в Таллинн, уехав учиться в Ленинград. Приводила в пример себя и своих сестер, ссылалась на семейные традиции. Однажды, когда я приехала к родителям в Питер уже незадолго до ее смерти, торжественно вручила мне большую пачку моей собственной переписки с разными моими друзьями в 1980–1990‐е; я-то и не подозревала, что эти письма могут все еще где-то храниться после всех моих бесчисленных переездов.

Не знаю, почему в нашем домашнем архиве не сохранилось писем Лотмана – они явно должны были быть; возможно, я их просто еще не нашла или же они были куда-то переданы, в какой-то из архивов. Дома у родителей сохранились, в основном, поздравительные открытки, которыми они неизменно обменивались с Лотманами на праздники. Приводимое в этом разделе мамино письмо Ю. М. Лотману – текст одновременно и искренний, и стилизованный: мама явно играет с приобретенными в диалектологической экспедиции новыми для нее речевыми интонациями и конструкциями – и сама это отмечает в письме. Сохранилась тетрадь с записями, сделанными мамой и ее напарницей в той летней экспедиции Тартуского университета в Причудье в 1964 г. В принципе, мамино письмо стоит читать вместе с этой тетрадью, фиксирующей речь и быт старообрядцев причудской деревни Варнья в ранние 1960‐е.

Мама бесконечно любила и уважала Лотмана, почитала его как Учителя с большой буквы, сэнсэя. Это были совершенно особые, уникальные отношения. Похоже, самым большим даром, переданным ей и когорте ее соучеников «Юрмихом», мама считала гуманизм, гуманистические ценности. В письме Лотману от 7 января 1982 года мама описывает свои ощущения от прочтения его только что вышедшей биографии Пушкина[1697], подаренной им моим родителям за несколько дней до этого: он с женой Зарой Григорьевной приходил к нам в гости в новогодние праздники. Упомянув о том, что она, конечно, и раньше хорошо была знакома с большинством идей Лотмана о Пушкине (т. к. прослушала несколько его курсов и использовала их идеи в своих собственных лекциях, плюс читала все его статьи на эту тему), мама пишет: «Но тем четче вырисовывалась для меня главная мысль, проходящая через всю книгу – мысль о предназначении и достоинстве человека (пушкинская и Ваша), бесконечно ценная и дорогая мне. Это то, ради чего книга написана и чем она воодушевлена. Мне очень близок и нужен Ваш Пушкин, и мне очень понравился образ автора этой книги. Я бесконечно благодарна судьбе за встречу с Вами. Извините высокопарность, но мы слишком уж часто, опасаясь ее, душим в себе порывы и волнение. Спасибо Вам. Бесконечно любящая и преданная Вам Е. Душечкина»[1698].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Биография
Собрание сочинений. Том 2. Биография

Второй том собрания сочинений Виктора Шкловского посвящен многообразию и внутреннему единству биографических стратегий, благодаря которым стиль повествователя определял судьбу автора. В томе объединены ранняя автобиографическая трилогия («Сентиментальное путешествие», «Zoo», «Третья фабрика»), очерковые воспоминания об Отечественной войне, написанные и изданные еще до ее окончания, поздние мемуарные книги, возвращающие к началу жизни и литературной карьеры, а также книги и устные воспоминания о В. Маяковском, ставшем для В. Шкловского не только другом, но и особого рода экраном, на который он проецировал представления о времени и о себе. Шкловскому удается вместить в свои мемуары не только современников (О. Брика и В. Хлебникова, Р. Якобсона и С. Эйзенштейна, Ю. Тынянова и Б. Эйхенбаума), но и тех, чьи имена уже давно принадлежат истории (Пушкина и Достоевского, Марко Поло и Афанасия Никитина, Суворова и Фердоуси). Собранные вместе эти произведения позволяют совершенно иначе увидеть фигуру их автора, выявить связь там, где прежде видели разрыв. В комментариях прослеживаются дополнения и изменения, которыми обрастал роман «Zoo» на протяжении 50 лет прижизненных переизданий.

Виктор Борисович Шкловский

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Литературоведение / Документальное / Критика