Составляя надгробное слово в день смерти Ю. М. Лотмана 28 октября 1993 г., мама написала на тетрадном листе в клеточку каким-то прыгающим, не характерным для нее почерком (обычно писала четко, понятно): «Встреча с Юрием Михайловичем Лотманом для всех нас была большим счастьем, громадной жизненной удачей, очень во многом определившей не только наш профессиональный, но и жизненный путь, наши поступки и наше мировоззрение. Представить жизнь без него уже невозможно. Сочетая в себе громадные знания, ум, исключительно живой и заинтересованный, с ощущением высокого назначения человека, его исключительной и безусловной ценности, Юрий Михайлович Лотман внушал, передавал, щедро наделял других своим интеллектуальным и душевным волнением. „Самостоянье человека, Залог величия его“, – как сказал любимый им Пушкин»[1699]
.Лето маминого письма Юрмиху из Причудья – последнее лето оттепели. Диссидентское движение было важной частью тартуской жизни в 1960–1970‐е годы, и многие мамины друзья были диссидентами, готовили и распространяли самиздат – «Хронику текущих событий»[1700]
, «Мои показания» Анатолия Марченко[1701], стихи Иосифа Бродского и неоднократно приезжавшей в Тарту Натальи Горбаневской. Из Москвы, Питера, Риги постоянно привозили новую литературу, которую студенты и преподаватели давали почитать друг другу на одну ночь, перепечатать или переписать от руки. При обысках такие издания изымались, с разного рода последствиями для распространителей и хранителей самиздата. Летом 1969 г. мама уехала в Таллинн в академический отпуск, не успев вывезти все свои вещи из квартиры Лотманов на ул. Хейдемани, где она жила до отъезда. В январе 1970 г. в обеих квартирах Лотманов, на ул. Кастани и Хейдемани (в последней в тот момент жили другие люди), прошел обыск в связи с делом арестованной за месяц до этого в Москве Натальи Горбаневской, описанный во многих тартуских воспоминаниях[1702]. Среди конфискованных бумаг были переданные маме машинописные сборники стихов Горбаневской.Ряд маминых друзей и знакомых был арестован, посажен и выслан в разные годы брежневского правления (Г. Г. Суперфин в 1973‐м, А. Б. Рогинский в 1981‐м, М. Б. Мейлах в 1983‐м). Мама была «подписантом»: в 1968 г. она подписала открытое письмо в защиту проходивших по «процессу четырех» Ю. Т. Галанскова, А. И. Гинзбурга, А. А. Добровольского и В. И. Лашковой[1703]
– акция, которая вызвала целый ряд санкций по отношению к подписавшим письмо. В январе 1974 г. маму вызывали на допрос в тартуский отдел госбезопасности в связи с делом Г. Г. Суперфина, который совсем недавно, в 2021 г., прислал мне снятую в перестроечные времена копию этого допроса, упомянув, что мама вела себя безукоризненно, умудрившись не назвать никаких имен и сказавшись предельно аполитичной. Мама очень любила своего близкого друга со студенческих лет Арсения Борисовича Рогинского, также репрессированного и проведшего четыре года (1981–1985) в уголовных лагерях, позже – правозащитника, основателя общества «Мемориал»[1704]. Уважала Наталью Горбаневскую как бескомпромиссного диссидента и высоко ценила ее поэзию. В 2013 г., отвечая на опрос журнала «Литература»[1705], в своем списке из 12 важнейших для нее книг, вышедших после 1985 г., мама назвала «Архипелаг ГУЛАГ» А. И. Солженицына, прокомментировав свой выбор следующим образом: «Время чтения этой книги – середина 70‐х[1706]. Машинопись, которую передавали друг другу. Но ведь в СССР первые главы ее стали появляться только к концу 80‐х („Новый мир“)[1707]. Великая книга. Она не подходит в этот список, потому что пережита мною была гораздо раньше, но не назвать ее я не могу. И имею право вставить в мой список». Мне приходилось слышать истории о размножении «Архипелага» в Тарту фотографическим способом: переснимали текст, проявляли и печатали фотографии постранично. Сейчас это все – история (хотя во многом и перекликающаяся с нашим временем). В рассказе-комментарии об августе 1968 г., о днях введения советских войск в Чехословакию, мама старается быть предельно точной, вспомнить и донести до нас все детали этой истории, того мира. Мама пишет документ.