Читаем «Строгая утеха созерцанья». Статьи о русской культуре полностью

Составляя надгробное слово в день смерти Ю. М. Лотмана 28 октября 1993 г., мама написала на тетрадном листе в клеточку каким-то прыгающим, не характерным для нее почерком (обычно писала четко, понятно): «Встреча с Юрием Михайловичем Лотманом для всех нас была большим счастьем, громадной жизненной удачей, очень во многом определившей не только наш профессиональный, но и жизненный путь, наши поступки и наше мировоззрение. Представить жизнь без него уже невозможно. Сочетая в себе громадные знания, ум, исключительно живой и заинтересованный, с ощущением высокого назначения человека, его исключительной и безусловной ценности, Юрий Михайлович Лотман внушал, передавал, щедро наделял других своим интеллектуальным и душевным волнением. „Самостоянье человека, Залог величия его“, – как сказал любимый им Пушкин»[1699].

Лето маминого письма Юрмиху из Причудья – последнее лето оттепели. Диссидентское движение было важной частью тартуской жизни в 1960–1970‐е годы, и многие мамины друзья были диссидентами, готовили и распространяли самиздат – «Хронику текущих событий»[1700], «Мои показания» Анатолия Марченко[1701], стихи Иосифа Бродского и неоднократно приезжавшей в Тарту Натальи Горбаневской. Из Москвы, Питера, Риги постоянно привозили новую литературу, которую студенты и преподаватели давали почитать друг другу на одну ночь, перепечатать или переписать от руки. При обысках такие издания изымались, с разного рода последствиями для распространителей и хранителей самиздата. Летом 1969 г. мама уехала в Таллинн в академический отпуск, не успев вывезти все свои вещи из квартиры Лотманов на ул. Хейдемани, где она жила до отъезда. В январе 1970 г. в обеих квартирах Лотманов, на ул. Кастани и Хейдемани (в последней в тот момент жили другие люди), прошел обыск в связи с делом арестованной за месяц до этого в Москве Натальи Горбаневской, описанный во многих тартуских воспоминаниях[1702]. Среди конфискованных бумаг были переданные маме машинописные сборники стихов Горбаневской.

Ряд маминых друзей и знакомых был арестован, посажен и выслан в разные годы брежневского правления (Г. Г. Суперфин в 1973‐м, А. Б. Рогинский в 1981‐м, М. Б. Мейлах в 1983‐м). Мама была «подписантом»: в 1968 г. она подписала открытое письмо в защиту проходивших по «процессу четырех» Ю. Т. Галанскова, А. И. Гинзбурга, А. А. Добровольского и В. И. Лашковой[1703] – акция, которая вызвала целый ряд санкций по отношению к подписавшим письмо. В январе 1974 г. маму вызывали на допрос в тартуский отдел госбезопасности в связи с делом Г. Г. Суперфина, который совсем недавно, в 2021 г., прислал мне снятую в перестроечные времена копию этого допроса, упомянув, что мама вела себя безукоризненно, умудрившись не назвать никаких имен и сказавшись предельно аполитичной. Мама очень любила своего близкого друга со студенческих лет Арсения Борисовича Рогинского, также репрессированного и проведшего четыре года (1981–1985) в уголовных лагерях, позже – правозащитника, основателя общества «Мемориал»[1704]. Уважала Наталью Горбаневскую как бескомпромиссного диссидента и высоко ценила ее поэзию. В 2013 г., отвечая на опрос журнала «Литература»[1705], в своем списке из 12 важнейших для нее книг, вышедших после 1985 г., мама назвала «Архипелаг ГУЛАГ» А. И. Солженицына, прокомментировав свой выбор следующим образом: «Время чтения этой книги – середина 70‐х[1706]. Машинопись, которую передавали друг другу. Но ведь в СССР первые главы ее стали появляться только к концу 80‐х („Новый мир“)[1707]. Великая книга. Она не подходит в этот список, потому что пережита мною была гораздо раньше, но не назвать ее я не могу. И имею право вставить в мой список». Мне приходилось слышать истории о размножении «Архипелага» в Тарту фотографическим способом: переснимали текст, проявляли и печатали фотографии постранично. Сейчас это все – история (хотя во многом и перекликающаяся с нашим временем). В рассказе-комментарии об августе 1968 г., о днях введения советских войск в Чехословакию, мама старается быть предельно точной, вспомнить и донести до нас все детали этой истории, того мира. Мама пишет документ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Биография
Собрание сочинений. Том 2. Биография

Второй том собрания сочинений Виктора Шкловского посвящен многообразию и внутреннему единству биографических стратегий, благодаря которым стиль повествователя определял судьбу автора. В томе объединены ранняя автобиографическая трилогия («Сентиментальное путешествие», «Zoo», «Третья фабрика»), очерковые воспоминания об Отечественной войне, написанные и изданные еще до ее окончания, поздние мемуарные книги, возвращающие к началу жизни и литературной карьеры, а также книги и устные воспоминания о В. Маяковском, ставшем для В. Шкловского не только другом, но и особого рода экраном, на который он проецировал представления о времени и о себе. Шкловскому удается вместить в свои мемуары не только современников (О. Брика и В. Хлебникова, Р. Якобсона и С. Эйзенштейна, Ю. Тынянова и Б. Эйхенбаума), но и тех, чьи имена уже давно принадлежат истории (Пушкина и Достоевского, Марко Поло и Афанасия Никитина, Суворова и Фердоуси). Собранные вместе эти произведения позволяют совершенно иначе увидеть фигуру их автора, выявить связь там, где прежде видели разрыв. В комментариях прослеживаются дополнения и изменения, которыми обрастал роман «Zoo» на протяжении 50 лет прижизненных переизданий.

Виктор Борисович Шкловский

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Литературоведение / Документальное / Критика