К классической музыке мать приобщили подруги, о чем она неоднократно с благодарностью вспоминала: «…спасибо Оле и Вале, открывшим для меня музыку». В детстве слышала только граммофонные записи песен и арий из опер, а также духовой оркестр, который часто играл неподалеку от дома в Александровском саду. В программе первого симфонического концерта, на котором она присутствовала, была 9-я симфония Бетховена. Мать очень устала, у нее разболелась голова, но с тех пор начала посещать симфонические концерты, понемногу привыкла и полюбила их. Летом в Городском саду на открытой эстраде концерты классической музыки давались ежедневно. Девушки ходили на них очень часто, даже по воскресеньям, «нажарившись и накупавшись в Дону». В те годы мать впервые слышала будущих знаменитостей: молодых Давида Ойстраха, Льва Оборина и др.
Любовь к кино как к «самому массовому искусству», пользовавшемуся громадной популярностью в 20‐е гг., возникла спонтанно и без чьего-либо влияния. Родители и сами в кино не ходили, и детей не водили: у них явно было предубеждение против кино, как несерьезного, а может быть, даже и развращающего зрелища. Как-то, еще детьми, мать с братом начали бегать на фильмы, которые бесплатно крутили в Александровском саду. «Там собиралась масса народу, щелкали семечки, ели тарань». Однажды с ними пошел отец и, увидев, что показывают «про любовь», категорически запретил детям ходить туда. Позже походы в кино возобновились. Ходили всей девичьей компанией и часто смотрели один фильм по нескольку раз. Больше всего ценили немецкие фильмы; к американским относились снисходительно, но ходили и на них. Мать часто вспоминала «удивительных» Конрада Вейдта (в «Индийской гробнице» и в «Маленькой ню»), Асту Нильсен (в «Гамлете» и в «Опасном возрасте»), Мери Пикфорд, Дугласа Фербенкса и других актеров – «много их было…». С тем же удовольствием посещали и первые советские фильмы («Мисс Менд», «Медвежью свадьбу», «Девушку с коробкой» и др.). Не пропускали ни одной новой картины. Мать покупала все кинопрограммки и проспекты, собрала большую коллекцию, оставленную в Ростове во время войны, о чем позже не раз жалела.
У матери и ее подруг была своя система культурных предпочтений: так, например, в театр и на симфонические концерты они ходили, а цирк (который существовал в Ростове еще с дореволюционных времен и пользовался популярностью у горожан), эстрада, оперетта, фольклорные и самодеятельные представления их не интересовали. Нередко с пренебрежением отзывалась о спектаклях провинциальных театров. Не ходила на танцы, не любила и не понимала посещения ресторанов (домашние вечеринки, конечно, устраивались). Всему этому противопоставлялась «высокая культура» – ориентация на ее вершинные достижения, в чем проявлялся своего рода снобизм всей этой девичьей компании. Осмысление прочитанного и увиденного оставалось в основном на эмоциональном уровне.
Особую роль в первые годы работы моей матери играли отпуска. Ни один отпуск она не провела в Ростове. С детства волновал запах железной дороги – «хотелось ехать куда-нибудь далеко». Всякий раз, узнав, что кто-то куда-нибудь едет, «ужасно жалела, что не может поехать с ним». Мобильность была некоей психологической установкой ее личности – побольше посмотреть, получить как можно больше впечатлений. Страстное желание увидеть новые места передалось ей, видимо, от деда. Насколько мне известно, подруги ее не ездили, по крайней мере в такой степени. Важным было не только место назначения, но и дорога – часами не отходила от окна вагона: «Окно раскрыто, – пишет мать, – пылища, лица у всех черные».
Свой первый отпуск провела у родственников в Киеве. В течение двух недель целыми днями ходила по городу, а вечером обязательно в театр. От Киева была «в неистовом восторге». Вернувшись домой, села на крыльцо и расплакалась: таким Ростов показался серым и маленьким после Киева.
На Октябрьские праздники 1928 г. профсоюзы закупили поезд в Москву. 7 ноября ростовские экскурсанты влились в поток демонстрантов, прошли по Красной площади мимо Мавзолея (кто там стоял, мать не помнила), а потом долго ходили по городу. Неоднократно с юмором вспоминала, как от усталости заснула в планетарии под звездным небом и проспала всю лекцию. В ту поездку была в Большом театре на балете «Красный мак», в Третьяковской галерее. «Москва произвела огромное впечатление, – пишет мать, – долго потом мечтала жить в Москве». Зимой 1931 г. снова ездила в Москву и опять ходила по музеям и театрам: в Третьяковку, в Музей им. Пушкина, в Большой театр на «Евгения Онегина», в театр Мейерхольда на «Клопа». Из Москвы поехала в Ленинград, который полюбила на всю жизнь как «самый прекрасный город на свете». В первый же день, несмотря на сильный мороз и туман, взобралась на Исаакиевский собор, была в Зимнем дворце, в Мариинском театре на «Сказке о царе Салтане», ездила в Детское Село – Екатерининский дворец поразил своей роскошью, запомнила Янтарную комнату.