«Строгая утеха созерцанья». Статьи о русской культуре

Переломный момент сюжета связан с явлением нового действующего лица – Солнца. «Приятный солнца лик», увидев, какая «премена злая» свершилась в «русских северных сынах», сжалившись над ними, отдает «в небесах» приказ отослать Зиму в ссылку: «Что понеже невозможно / Вдруг расслабшим силу дать, / То по крайней мере должно / Зиму в ссылку отослать». И тут в действие вступает Козерог – загадочный персонаж – то ли десятый знак Зодиака (в котором Солнце находится с 22 декабря по 20 января»), то ли зодиакальное созвездие Козерога. Так или иначе, но Козерог считается зодиакальным знаком зимнего солнцестояния. Должно быть, именно поэтому у Львова Козерог, слетев на землю с лучом (а он, как и каждый знак Зодиака, обладает космическим лучом), «напускает на Зиму беду». Однако Зима в то календарное время, когда происходит действие поэмы (будь то декабрь или январь), пока еще в своих законных правах. И поэтому то, что описывается далее, можно объяснить только начавшейся на святках оттепелью: «Бриллианты побледнели, / Зачал трескаться фарфор, / Бахромы с домов слетели…» Своим космическим лучом Козерог растопляет снежные горы, Зима теряет свой вид и спесь, подбирает мокрый хвост и, осмеянная народом, скрывается возле стен, под мостом, под забором до тех пор, пока бывший в маскараде камчадал «посадил ее на санки / И из здешних стран споранки / На оленях укатил». Камчадал (этим именем в XVIII веке называли коренное население Камчатки ительменов) появляется здесь не случайно. На маскарадах было принято рядиться в национальные костюмы народов Российской империи, в том числе и камчадалов. (О присутствии камчадала на «Дурацкой свадьбе» 1740 года упоминает, в частности, Б. А. Успенский[504].)

Так для Львова тема Зимы явилась поводом поставить вопрос о качественной смене времен, произошедшей в России, о конце того времени, когда русский народ был силен и здоров, когда он радовался приходу Зимы, легко переживал холод, безудержно веселился на зимних праздниках.

Конец XVIII века есть для Львова свидетельство конца «русского золотого века». Изображенная им фантасмагория в идейном плане для него очень важна, но тон поэмы шутливо-ироничен.

Стоит упомянуть о том, что несколько лет спустя, когда действительно наступила смена веков, Львов пишет стихотворения «Новый XIX век в России» и «Народное воскликновение на вступление нового века», где он, с одной стороны, обращаясь к «русскому Богу», молит его «восстановить златые дни» (то есть утраченный «золотой век»), но одновременно с этим и как бы забыв свои мысли об изнеженности «русских северных сынов», пишет о «незамерзающих сердцах российских огненных сынов»[505].

Во всем гротескном оформлении поэмы видится игровой характер (вообще присущий Львову). Двойная его датировка (1 апреля 1791 года и 11 декабря 1791 года, завершающая текст) позволяет воспринимать его как первоапрельскую шутку, что уже отмечалось[506]. Первоапрельские забавы и розыгрыши, пришедшие в Россию с Запада, к этому времени уже получили распространение, главным образом среди горожан.

К. Ю. Лаппо-Данилевский пишет о том, что «жанровая дефиниция „Зимы“ весьма затруднительна». И он прав. Но такова судьба всех новаторских литературных произведений, каковым, несомненно, является текст Львова. Его двуплановость (мир природных стихий и мир современного русского города), его сложная и причудливая топика, порою ставящая читателя в затруднительное положение человека, отгадывающего загадку, и вместе с тем – конкретность при описании антуража современного города, вплоть до мельчайших деталей, свидетельствует о неуемном воображении автора, его фантазии и умении видеть как смешное, так и прекрасное в обыденной жизни. Думаю, что текст Львова – это шутливая поэма с элементами игры, иронии, шутки, но и не лишенная при этом просветительской тональности. Усвоив и развив топику времен года своих предшественников, Львов решается на создание необычной для современной ему литературы поэтической формы, соединив фантастический мир природных стихий и пересекающийся с ним мир современного ему города.

Что же касается будущего, то Львову и его предшественникам в изображении природных стихий и времен года мы должны быть благодарны за появление многих классических строк, в первую очередь о зиме. Рабочий и экспериментальный XVIII век, решая свои задачи, одновременно с этим сослужил русской пейзажной (в особенности – «зимней») лирике последующей эпохи неоценимую службу.

АНТРОПОМОРФИЗАЦИЯ И ПЕРСОНИФИКАЦИЯ ВРЕМЕН ГОДА В ОККАЗИОНАЛЬНОЙ ПОЭЗИИ XVIII ВЕКА