Струящийся свет Божества

и как нежно струение твое,

и как велика пища твоя,

и как постоянно действие твое,

и как свят различительный дар твой!

Когда ты всеми сими вещами пронзаешь душу, и она после сего взмывает ввысь[295] и начинает летать в голубином оперении, что означает со всеми добродетелями, и когда она с алчностью орла испытывает пылающее желание[296], тогда она следует жару (ведущему) вверх, к Небесам. И все, что бренно, мнится ей застывшим и без соли.

Тогда я говорю устами Истины:

Господь, томление, что во мне черты вызывают Твои,

Господь, мудрость, что я обретаю затем в полетах любви.

Господь, единение, что я постигаю в воле Твоей,

Господь, постоянство, что я сохраняю в милости Твоей,

Господь, сладостное воспоминание, когда я помышляю о Тебе,

Господь, нежная любовь, что я имею к Тебе,

в себе самой столь она изобильна

и пред Твоими Божественными очами столь велика.

Если бы Ты не ведал сего, Господи, то все песчинки, все капли воды, вся трава и листва, камень и дерево, все мертвые твари и еще все живущие твари — рыбы, птицы, звери, все, что летает и пресмыкается, черти, язычники, иудеи и все враги Твои, а еще все друзья Твои, люди, ангелы и святые, — даже если бы все личины сии могли бы говорить, хотели бы (говорить) и беспрерывно взывали бы вплоть до дня Страшного Суда, то — воистину, Господи, Тебе ведомо сие — они никогда бы не смогли и вполовину открыть помыслы страсти моей и горе мук моих и бег сердца моего и полет души моей за благовонием мастей твоих[297], и неотступное следование за тобой. Да, Владычица и Богородица Мария, что бы сталось с тобой, если бы ты начала раскрывать любовь Вечного Божества к твоему Сыну, (любовь) имеющую общую душу в святом Божестве без фальши (уже) в жизни сей и то касание, каким Он ласкает ее. Ты бы, Владычица, утомилась, а Сын твой лишился бы сил.

Ибо Любви Божественной великий огонь многократно сильнее всех сил человеческих он».

32. О высокой кончине сестры Мехтильды

Вот, наконец, мне и о том написать надлежит,

о чем говорить душа у меня не лежит.

Ибо опасаюсь я сильно

почестей пустых и обильных.

Только опасность в том еще большую узнаю,

коли от малых Господних сих многое утаю,

когда сам Господь мне поставил задачу сию.

С детства я тайно пребывала в горе, боязни и сердечной печали о (своей) доброй кончине. Теперь, в самом недавнем времени Господь явил мне два собрания, процессией спускавшиеся с Небес. То были девы и ангелы. Девы означали добродетели, каковыми человек служил Богу. Ангелы означали непорочную жизнь, в каковой человек следовал Богу.

Господь наш и достославная Матерь Его следовали за процессией блаженных; первый ряд остановился пред устами человека сего. Стезя (их) была покойна, широка и раздольна и сияла более солнца от света святых, сошедших из Божественного блаженства.

И сказала Душа:

«Господь, стезя сия, (что) выше всякого моего достоинства, несказанно нравится мне. Страшусь я, однако, как я выйду из тела моего».

И рек Господь наш:

«Когда сие случится, я втяну тебя в дыхание Мое, дабы ты подобно магниту, следовала за мной»[298][299].

По обеим сторонам процессии находился сонм чертей. Их было столь много, что я никак не могла увидеть их всех. Но ни одного из них я не страшилась. В ярости великой они, подобно безумным, били и царапали друг друга. Душа радовалась сему еще более потому, что видела пред собой Господа нашего. В великом удивлении она спросила Господа нашего, что сие означает.

И рек Господь наш:

«Радость твоя исходит от надежной достоверности, с какой ты теперь наверняка знаешь, что все черти сии никогда более не смогут разлучить тебя со Мной».

33. Как малый грех вредит совершенству, и как через него душа приближается к Диаволу

Подлинному совершенствованию людей духовного звания более всего мешает, как они следят за своими малыми грехами. Воистину говорю вам (так).

Если я заблуждаюсь — в смехе своем, никому не вредящем, или в горечи сердечной, какую я никому не являю, или (я) мало терпелива в страданиях своих, — тогда душа моя столь омрачается, и дух мой столь притупляется, и сердце мое столь охладевает, что я жалко рыдаю и горестно стенаю, и дружественно прошу, и страстно жажду и покорно признаюсь во всех прегрешениях своих. Лишь тогда мне, убогой, оказывается милость, и я, подобно псу побитому, ползу назад в церковь.

Далее, если я когда-либо имею в себе непознанное или неискупленное заблуждение, в душе моей тотчас же является адское пятно. Тогда дело плохо; черт, присматривающий за Чистилищем, где должен грех сей гореть, тотчас же готов взглянуть на свое отражение. Меня же охватывает ужас, ибо я в одиночестве пребываю. Но когда я принимала милость, именуемую познающей любовью, душа моя освобождалась от всякого ужаса. Тогда я тотчас бросаюсь на колени и говорю: «Miserere mei Deus»[300] или «Pater noster»[301]. И немедля я вновь вхожу в мой сладостный Рай, из какого меня изгнало (адское) пятно.