Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Именно на эти годы пришелся голод, сопровождавшийся бурными дебатами по поводу его причин и значения. В ходе этих дискуссий социал-демократы получили возможность бросить публичный вызов главенствовавшим в то время взглядам на характер российской национальной экономики. Пользуясь случаем, они решили вывести свои идеи за пределы небольших студенческих кружков. И в конечном итоге в течение следующего после голода года (1892-93) социал-демократизм в России из тайной доктрины превратился в общественное движение с отчетливо выраженными взглядами.

Позицию, занятую в этом споре сторонниками особого пути, убедительно обосновал Н. Ф. Даниельсон (Николай — он), осенью 1893 года опубликовавший книгу «Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства»[147]. Даниельсон долгое время имел репутацию одного из старейших представителей марксизма в России. Действительно, его связь с Марксом и Энгельсом была более тесной, чем у кого-либо из его соотечественников: на протяжении четверти века он переписывался с ними и снабжал их большим количеством статистических материалов, на базе которых они формулировали свои взгляды на российскую экономику. Кроме того, он перевел на русский язык три тома «Капитала»[148]. Но Даниельсон был не просто литературным агентом и популяризатором Маркса и Энгельса — он предпринял весьма серьезную, хотя и не слишком успешную попытку применить их метод экономического анализа для России, чтобы выявить последствия первичного накопления и перехода к товарному производству, то есть повторить то, что Маркс сделал на примере Англии.

Первая часть этой книги была напечатана в 1880 году в виде статьи, содержащей анализ влияния капитализма на российское сельское хозяйство[149]. В этой статье, изобилующей ссылками на Маркса, Даниельсон доказывает, что царское правительство с 1861 года проводило две взаимоисключающие экономические политики. С одной стороны, положения манифеста об освобождении крестьян давали основания для создания некапиталистической системы сельскохозяйственного производства, при которой доступ к средствам производства и земле имеет каждый крестьянин-производитель. Но с другой стороны, за последовавшие после манифеста десятилетия правительство ничего не сделало для укрепления производительных возможностей крестьянства. Все его усилия были направлены в противоположную сторону — на поддержку капитализма. Создаваемая им система кредитов, равно как и прокладываемые им железные дороги, способствовали превращению пищевых продуктов из предметов потребления в товары. Власть над деревней перешла в руки петербургских торговцев зерном. При такой мощной поддержке капитализм вытеснял независимых производителей и вел к обнищанию большей части сельского населения.

Эта статья имела большой резонанс. Маркс, которому Даниельсон послал ее для отклика, поздравил его с оригинальностью подхода и благославил на продолжение в том же духе[150].

Однако Даниельсон не нуждался в одобрении. Он настойчиво продолжал собирать фактический материал и бомбардировать Маркса, а после его смерти — Энгельса, скучными письмами, заполненными статистикой, подтверждающей безрассудство экономической политики правительства. Голод 1891-92 годов утвердил его в правильности своей позиции. На следующий год он переиздал в виде книги статью 1880 года, дополнив ее новыми исследованиями, также посвященными анализу влияния капиталистического способа производства на сельское хозяйство России. Цель его «Очерков…» заключалась в том, чтобы доказать, что в России капитализм выполняет исключительно деструктивную функцию.

Некоторое время российская экономическая литература была заполнена материалами о кризисе в кустарной промышленности, сохранение которой многими специалистами считалось существенно важным для наличия крепкой сельской экономики. Поскольку в российском климате сезон сельхозработ относительно короток (в Московской области он длится меньше шести месяцев), российские крестьяне традиционно пополняли свои доходы путем торговли простыми потребительскими товарами — текстилем, скобяными изделиями, кухонной посудой, музыкальными инструментами; все это продавалось в деревнях и на рынках небольших городов. На кустарную промышленность, как правило, смотрели как на часть народного, а не капиталистического сектора национальной экономики, поскольку ее производителю принадлежали как средства производства, так и конечный продукт. Тот дополнительный для крестьянина доход, который он получал от кустарной мануфактуры, исследователи крестьянской экономики считали обязательным для поддержания крестьянского бюджета. Но для того чтобы сохранить кустарное производство, необходимо было ограничить рост капиталистической промышленности, которая благодаря большей эффективности производства, грозила раздавить своего примитивного конкурента. Все эти соображения служили российским экономистам и публицистам 1870-х и 1880-х годов дополнительными аргументами, которые они использовали в своем противостоянии проводимой правительством экономической политике.