Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

Возвратясь из‐за границы, что же находит Ломоносов в этой Академии? В ней, с самого ее основания свила уже себе тепленькое гнездышко заезжая народность, которая, забыв, кто она, где и для чего призвана, вздумала распоряжаться, словно в своем доме…

…постоянною руководящею мыслию Ломоносова в его Академической борьбе было: желание очистить Академию наук от тех беспорядков в ней, которые возмущали его и всех благомыслящих и истинных сынов российских, чтоб она была «не для одних чужестранных, но паче для своих; чтобы в ней происходило обучение российского народа молодых людей…»

Я с намерением выбрал предметом для себя в этот торжественный день, посвященный празднованию памяти нашего приснопамятного воителя за насаждение науки на русской земле, для русских и посредством русских… А нас хотят между тем уверить, будто вся борьба Ломоносова за науку с недоброхотами ее, как он обыкновенно выражался, происходила единственно от случайных столкновений с современными ему академиками, от несовершенств тогдашнего академического управления и от его характера, горячего, пылкого и настойчивого653.

В этих обстоятельствах Тихонравов построил свою речь очень осторожно. С одной стороны, он подчеркнул значение Ломоносова именно для университетов: «Университет связан с Ломоносовым неразрывными историческими узами литературного преемства. Наши надежды там же, где полагал их Ломоносов. Он призывал на поддержание русского слова и русского университета»654. С другой стороны, Тихонравов избежал всяких упоминаний Академии наук, таким образом избавившись от необходимости прямо обозначать свое отношение к этой организации.

В конце 1865 г. спор между университетами и Академией наук все больше переходил в публичное пространство, на страницы не специализированных изданий, а журналов и газет общей направленности, в то же время перемещаясь за границы вопросов науки, ее организации и финансирования. Начало этому положил, видимо, А. Н. Пыпин, выступивший на страницах «Современника» против идеализации Ломоносова сотрудниками Московского университета, особенно Ламанским. Пыпин, очевидно, трактовал народность Ломоносова не как приверженность некой «национальной» науке, а как связь с угнетенными массами, от которых Ломоносов, по его мнению, постепенно уходил все дальше, сливаясь с угнетающими эти массы чиновниками:

…академические отношения Ломоносова были бы дурным примером, если бы ему вздумали следовать его ультра-национальные поклонники в настоящее время. В Ломоносове прорывались черты вовсе не заслуживающие подражания, и национальная нетерпимость обнаруживалась у него в самом непривлекательном виде.

Чем дальше, тем больше он переставал быть «человеком народа», и все больше входил в ту битую чиновническую колею, которая стала образовываться у нас в XVIII столетии из остатков старого «дьячества» и новейших бюрократических нравов, пришедших с новоустроенными коллегиями, канцеляриями, командами и т. д.655

Однако намного более резко Пыпин осудил самих академиков, причем в целом совпадая с точкой зрения сотрудников университетов. Академия, по его мнению, должна была не служить «чистой науке», а принять определенную ответственность перед обществом, по крайней мере, уделяя внимание распространению знаний: