Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

Конфликт вокруг интерпретации биографии и научной деятельности Ломоносова отразился и в собственно научной практике. Так, автор анонимной заметки о проекте академического устава сослался на ранее опубликованную в тех же «Чтениях…» работу В. И. Ламанского, представлявшую собою публикацию архивных материалов, в основном связанных с противостоянием Ломоносова и академика И. Д. Шумахера, в которой подчеркивалось немецкое происхождение оппонента Ломоносова644. Напротив, материалы, опубликованные в известном издании П. С. Билярского, скорее свидетельствовали о том, что Ломоносов стремился покончить с «академическим несчастием», лично возглавив Академию наук – ученый оказался не врагом, а реформатором академической науки645. Очевидно, эта трактовка, при всей корректности и добросовестности публикатора, в эпоху активной подготовки нового устава могла прочитываться как достаточно прямой намек на современные дискуссии. В свои материалы Билярский включил и краткий отзыв о публикации Ламанского, упрекнув последнего в предвзятости и некорректной работе с источниками. Отзыв этот заканчивался словами: «Взгляды г. Ламанского прохожу молчанием: прошу только не думать, что это молчание есть знак согласия»646.

Позиция по вопросу об отношениях Ломоносова и Академии наук позволяет довольно точно определить место ученого в конфликте научных институтов. В этой связи точка зрения Тихонравова заслуживает особенного внимания. С одной стороны, профессор Московского университета предоставил Билярскому некоторые материалы, которые тот включил в свое собрание, выразив Тихонравову благодарность647. К тому же Тихонравов состоял с Билярским в переписке. Последний писал своему адресату в том числе и об академических делах. Как видно и из его работ о Ломоносове, Билярский в целом считал реформу Академии делом полезным, хотя и сомневался в ее успехе. Например, еще 23 февраля 1864 г. он писал о проекте нового устава:

Академии, очевидно, предстоит перемена – к лучшему ли? Это много зависит от того, в какой мере мы сами готовы измениться к лучшему. А это для нас не легко, потому что измениться к лучшему значит признать себя худшим в прошедшем, а ведь это было бы в подрыв нашему авторитету648.

Тихонравов был в курсе и отношения Билярского к Ламанскому, которое исследователь Ломоносова прямо выразил в письме от 25 марта 1865 г.: «Видел материалы Ламанского. Это мне не соперник. Я на его месте не рискнул бы на издание, которое будет играть такую жалкую роль возле моего собрания. Зато какое громкое заглавие!»649 Оппонентов своего подхода Билярский упрекал в стремлении «дешево приобрести славу защитников Ломоносова»650. Наконец, очень выразителен отзыв Билярского о дискуссиях по поводу академического торжества и общественных настроениях, в которых исследователь явно видел то, что сейчас назвали бы ксенофобией:

Завтра будет наше скромное академическое торжество, а послезавтра праздник публики, который трудно назвать скромным. Напротив, прямо обещают сильнейшую демонстрацию немцам. Не нахожу в себе ни одной капли сочувствия к этому увлечению, напротив, с прискорбием думаю, что в истории нашего общественного образования прибавится еще одна нерадостная страница, и смею думать, что в моем настроении больше патриотизма, чем в самой восторженной речи, которая встречена будет громом рукоплесканий на обеде. Дай бог, чтобы Москва показала больше здравого смысла651.

С другой стороны, именно Тихонравову предстояло выступать на московском чествовании Ломоносова, которое было организовано Обществом любителей русской словесности при Московском университете и, конечно, в целом соответствовало именно «университетской» точке зрения на роль Академии в русском обществе652. Среди прочих, речь на этом празднике произнес Бодянский, который прямо подчеркивал, что вражда с Академией наук имела истоком защиту национальных интересов, а интерпретации фигуры Ломоносова как сторонника административных реформ Академии (видимо, имеется в виду точка зрения Билярского) совершенно несостоятельны: