Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

В упреках этого автора заметно убеждение большинства «университетских» ученых, которое ими прямо не проговаривалось: общественное значение науки придает ей определенную степень автономии от государства. Согласно формулировке анонимного автора статьи, «Мир ученый – мир независимый ни от кого, кроме самого себя, пользующийся полным самоуправлением, сам себе законодатель и судья…»638 Государство, таким образом, не могло назначить Академию полноправным судьей над университетскими учеными, проигнорировав их мнение. Соответственно, представляющие государство академики оказываются худшими, чем контролируемые общественностью профессора, рецензентами, в том числе экспертами в разных конкурсах:

Что до наград за сочинения, то оценка их производится уже в журналах, а если нужно непременно иметь мнение знатока, то такого всегда можно найти в подлежащем учреждении, и притом по выбору, между тем как даже по тем наукам, по которым существуют кафедры в Академии, последняя довольно часто обращается к посторонним ученым, и разборы их всегда почти обширнее и обстоятельнее разборов самих академиков, которые, по большей части, в несколько страничек639.

Спор Академии наук с представителями Московского университета продолжался и дальше, причем обе организации активно пользовались своими издательскими возможностями. В частности, Ф. И. Рупрехт пытался защититься от упреков в отдельной брошюре640. Автор анонимной заметки на страницах «Чтений…» (возможно, это вновь был Бодянский) обвинял Рупрехта в нежелании сочувствовать интересам «русского мира», прозрачно намекая при этом на происхождение своего оппонента:

…пришла уже, наконец, пора, как мы сказали выше, и Академии наук на русской почве быть русской, и быть русской не по одному лишь названию своему, при академиках с немецкими именами (в большинстве) и стремлениями (едва ли в меньшинстве), но русской вполне, как говорится, с головы до пяток, думать, говорить, писать и действовать только по-русски и прежде всего для русских, оставив в стороне все горделивые претензии на мировую деятельность, которые, как опыт показал, совершенно не по силам не им одним, но решительно никакой академии на свете»641.

В споре между профессорами и академиками участвовало немало профессиональных историков – неудивительно, что вскоре их конфликт перерос в своеобразную «битву за историю». Повод к спору подало столетие со дня смерти М. В. Ломоносова, которое отмечалось в 1865 г. с участием как общественности, так и государства: «…это был первый случай такого широкого чествования деятеля русской культуры»642. Это празднование дало повод для еще более жарких дискуссий: противники Академии стремились доказать, что Ломоносов, основатель Московского университета, всю свою научную карьеру терпел унижения от академиков немецкого происхождения – противников русской нации, российского общества и государства. Напротив, сотрудники Академии объявляли себя наследниками Ломоносова и склонны были трактовать его отношения со своим учреждением как в целом благоприятные и способствовавшие становлению Ломоносова как ученого. Так, в отзыве Московского университета на проект реформы после описания взаимоотношений Академии и русского общества следует многозначительная фраза: «Ломоносов первый поднял протест против этого непонятного положения Академии…»643