Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

Главные требования университетов сводились к тому, чтобы труды Академии издавались на русском языке, чтобы академики не допускались к профессуре без докторской степени или вообще были отстранены от профессуры. Выставлялись и требования публичных ученых заседаний, более широких возможностей для профессуры и студенчества использования академических музеев и библиотеки и т. п.613

За этими частными претензиями стояли принципиальные разногласия между университетскими преподавателями и некоторыми академиками по вопросам о соотношении государства, общества и научного знания. Сотрудники университетов исходили из того, что наука обязана быть интегрирована в развитие социума и нации и служить этому развитию, одновременно напрямую выражая потребности страны и содействуя их удовлетворению. Наилучшим способом добиться этого, с точки зрения профессоров, была публичность научной деятельности. Совет Петербургского университета заявлял:

…следовало бы прибавить, что заседания академии, как скоро в них рассматриваются ученые вопросы, публичны. При современном направлении общества начало публичности сделалось одним из самых коренных. Само законодательство внесло его на свои страницы при обработке уставов, коими преобразована вся судебная часть в России. Академия, которая должна стоять во главе истинного прогресса, положительно, можно сказать, отстанет от современности, если будет совещаться всегда при закрытых дверях614.

Совет Харьковского университета совершенно так же выдвигал требование публичности: «…было бы очень полезно сделать публичными и обыкновенные заседания как отделений, так и общего собрания, и протоколы этих замечаний печатать»615.

Публичную науку, конечно, представляли сами университеты, которые и ставились Академии в пример: недаром все авторы отзывов советовали заниматься просвещением. По мнению совета Московского университета, именно у профессоров была «деятельность публичная, ежеминутно контролируемая студентами, обществом и правительством»616, в отличие от академиков. Публичность оказывалась связана и с более высоким научным уровнем, и с выполнением государственных задач: университетские профессора могут видеть «целостный ход науки и ее органическое развитие»617, в то же время их образовательная деятельность имеет патриотическое значение: «Государству нужно, чтобы будущие члены правящего сословия получили научное образование»618. Киевский университет прямо связывал поддержание Академией контактов с университетами и проведение ею съездов – оба эти вида деятельности должны были способствовать публичности академической науки619. Академические занятия с такой позиции представлялись бессмысленным копанием в никому не нужных мелочах, типа публикации грамматики якутского языка на немецком, а не на русском языке. На эту публикацию обратил внимание, что характерно, известный ориенталист Н. И. Ильминский, участвовавший в составлении отзыва Казанского университета: с точки зрения одного из активных участников политики русификации империи, идея переводить с одного из языков государства не на русский, а на немецкий была знаком полнейшего непонимания современных нужд Российской империи620.

Общество, которому должна была служить «университетская» наука, трактовалось самими представителями университетов как в первую очередь национальное. Собственно ответственная наука в их выступлениях определялась как «русская», а нежелание академиков декларировать свою приверженность нуждам общества понималось как отказ от русских национальных интересов. В результате отзывы университетских профессоров прямо содержали определение Академии наук как «космополитической» организации, отказывавшейся от всего русского. Так, совет Санкт-Петербургского университета возмущенно писал: