Студенческие годы в Горьком. 1967-1972 гг.

Тоненькая книжица коррективного курса английского языка, написанная Г. И. Винолозовой, была набором разнообразных упражнений по работе над базовыми структурами английского языка, с упором на произношение. Варавара Сидоровна заставляла нас часами сидеть в лингафонном кабинете: слушать и повторять бесконечные столбики слов, нудно и бесконечно произносить, заучивать наизусть – с целью достижения приемлемого уровня произношения. Иначе говоря, нам нужно было научиться имитировать образцовое произношение материала. Изнурительная, но чрезвычайно полезная работа, что и говорить. Уже много лет спустя, когда я сам серьезно стал заниматься вопросами методики преподавания английского произношения, без особого удивления обнаружил, что все эти так называемые «доморощенные» ГГПИИЯевские учебные материалы были ничем иным, как скопированными и слегка адаптированными упражнениями из учебников ведущих английских методистов английского языка как иностранного. И нет в этом ничего зазорного, дорогие товарищи! А зачем изобретать велосипед?!

Особое место в жизни всех студентов Иняза занимала так называемая звуковая лаборатория. Ее дверь, обитая толстым слоем звуконепроницаемого материала и обшитая коричневым дерматином, вела в большую комнату с несчетным количеством кабинок, в которых были установлены огромные, размером со скромный шкаф, магнитофоны. Это были катушечные монстры, очень дурно спроектированные людьми, которые совсем не понимали, что значит продолжительное время работать с такими устройствами: установленные в них электромоторы были настолько мощными и высокоскоростными, что магнитная лента постоянно рвалась и ее то и дело приходилось склеивать уксусной кислотой, маленькие скляночки с которой были расставлены на перегородках между рабочими кабинами по всей лаборатории. Вдоль всей стены, обращенной к кабинкам, тянулись длинные стеллажи с сотнями коробочек, содержащими рабочие записи для студентов. Лаборантка выдавала кассеты под залог студенческого билета – работай себе на всю катушку. Сразу после занятий у входа в лабораторию выстраивалась длинная очередь желающих «отслушаться», и иногда приходилось выстаивать подолгу, чтобы попасть в лабораторию.

Помнится, она работала часов до восьми вечера, так что со временем вырабатывался более рациональный подход к тому, когда посещать это «святое место», чтобы не терять время в очередях. Должен признать, что эта звуковая лаборатория занимала особое место в моей студенческой жизни, поскольку часы, которые я там проводил, говоря образно, «не счесть и словами не выразить». Практически все тренировочные упражнения в наших пособиях были записаны на магнитную ленту, и их можно было прослушать при подготовке к занятиям. Наша преподавательница признавала только стопроцентное имитирование записей на магнитной ленте, и любое отклонение от образцового чтения или произношения жестко отвергалось как неприемлемое. Приговор мог быть беспощадным: «Что же вы, комрад (товарищ) Гизатуллин (нас всех там называли «товарищами»), врете на каждой ноте? Неужели времени не нашли для работы в лаборатории? Неважнецки ответили сегодня, садитесь, пожалуйста!» После такого вердикта пара часов, проведенных накануне в «долбаной» лаборатории, не в счет, думалось мне, так что придется с раскладушкой ходить туда.

Я, видимо, не обладал изощренным слухом и имитационными способностями, поэтому поначалу дела мои в этом плане шли не лучшим образом. Однако ко всему адаптируешься и находишь после массы проб и ошибок выход из положения. Я решал проблему простым нахрапом, то есть, хотя до раскладушки дело и не дошло, времени за этой толстенной обшитой дверью проводил очень даже много и в итоге практически все заучивал наизусть после, говоря без преувеличения, сотен прослушиваний и повторений изучаемых текстов.

Надо откровенно сказать, что методы преподавания нам всех этих материалов были примитивными и не основывались на методике обучения произношению с использованием элементарных фонетических знаний. Сравнить положение дел с подходом к нашему обучению английскому произношению можно с обучением игре на музыкальном инструменте без знания нот и элементарного сольфеджио. Только на слух. В такой обстановке и после долгих страданий (без преувеличения!) я выработал свою доморощенную систему тональных знаков при разметке интонации прослушиваемых текстов, тем и обходился. Должен отметить в скобках, что период своих «мучений» с коррективным курсом я хорошо запомнил и, когда лет семь спустя, уже в Казанском пединституте, работал со своими студентами над произношением, пошел «иным путем». Он лег в основу моего диссертационного исследования, защищенного в Москве в 1983 году, и соответствующих, разработанных в этой связи учебных материалов.

Со временем я приноровился к требованиям, причудам и методам Варвары Сидоровны, и дела у комрада Гизатуллина начали выправляться – он стал учиться прилично.

6. Per aspera ad astra