Студенческие годы в Горьком. 1967-1972 гг.

Введение в лингвистику как предмет, безусловно, было очень интересным и по определению представляло собой один из основополагающих кирпичиков общего филологического образования языковеда – переводчика или преподавателя языков. Думается, что таким студентам, как я, не хватало пропедевтического курса о технологии учения в вузе: как слушать лекции – конспектировать или нет, если да, то, что записывать; как готовиться к семинарским занятиям и как составлять конспекты прочитанных материалов, и т. д. и т. п. Казалось бы, это элементарные, само собой разумеющиеся вещи, но, как оказалось, для некоторых они представляли еще один вызов в дополнении к трудностям с материалами преподаваемых курсов. В итоге, конечно, со временем все приспосабливаются так или иначе к тому, как решать эти вопросы технологии учения, но для меня это был поистине тернистый путь. Иногда студенты бросают институт или университет после семестра-другого. Может быть, подобное случается в результате прочих причин и потому, что они не смогли сориентироваться, как надо учиться. В моем случае, исходя из моего понимания, трудности надо было преодолевать, и я… засучивал рукава еще выше.

Могу предположить, что мой брат, который поступил в Казанский авиационный институт году в 1965-м, не справился, возможно, именно с подобного рода трудностями и после первого курса оставил институт, потому что не мог осилить курс обучения. Не знаю всех деталей этой истории, но уверен: мои родители не могли не заметить, что их старший сын был не очень доволен своими институтскими делами. Имели место, наверное, и обсуждения за семейным ужином этих проблем и как-то брату пытались помочь советом или иной моральной поддержкой. Однако ничего не помогло, и Раис, к сожалению, оставил КАИ, будучи при этом удивительно способным малым. А наши родители, хотя и были любящими и заботливыми, но увы, не смогли в этой истории дать моему брату нужного совета, помощи или поддержки. Они просто не знали, как это сделать, поскольку не обладали необходимыми интеллектуальными знаниями и подготовкой, чтобы выделить проблему и помочь брату справиться с ней.

Сорок лет спустя мой восемнадцатилетний приемный сын, первокурсник университета Глазго, заявил однажды, ко всеобщему недоумению, что бросает учебу и пойдет работать. Объяснил свое решение тем, что ему тяжело и что не справляется с курсом и т. д. и т. п. Пришлось усадить его на диван и провести длительную «разъяснительную» беседу, в ходе которой выявились проблемы, с которыми столкнулся наш молодой человек. Были даны соответствующие советы: как, что и когда делать в создавшейся ситуации. Парень сначала неохотно, но все же занялся своими фобиями, стал придерживаться выработанной стратегии и… дело пошло на лад. Такие проблемы впредь не возникали, потому что, не без трудностей конечно, парень нашел в себе силы и настрой продолжить обучение, хотя бывало ему и нелегко.

Не превознося себя до небес, отмечу, однако, что с моим двадцатилетним опытом работы в вузе я точно знал, что нужно было сказать нашему горе-студенту и на какие «кнопки» нажать. Говоря иначе, я обладал именно тем, в чем нуждался парень в тот момент. Четыре года спустя университет был с успехом окончен, и мир музыкального театра Великобритании получил в лице моего приемного сына талантливого и перспективного игрока, который, кстати заметить, сегодня успешно работает и «на другом берегу пруда», так называют в обиходе Соединенного Королевства нашего старшего брата – Америку.

Надеюсь, сейчас существуют специальные психологические службы в вузах, которые помогают студентам, испытывающим какие-либо трудности. Перечитав написанное о том, каким «утонченным педагогом» я был в свои сорок с небольшим лет, я не мог не почувствовать угрызения совести за то, что не оказывал такую же отцовскую помощь своему сыну Максиму в критические моменты его взросления и самоопределения в жизни, – не оказывал, потому что по эгоистическим или иным причинам предпочел жить за три тысячи верст совсем в другом мире. А таких моментов у воспитываемого без отца молодого человека, уверен, было немало, и как только справлялась с ними его мама, можно только догадываться. Честь ей и слава за это, как и всем матерям, включая и мою жену, оказавшимся волею судьбы в такой жизненной ситуации. Каковы бы ни были на то причины, подкрепленные тысячами оправдательных доводов, такой расклад был однозначно недопустим и, вне всякого сомнения, является предметом глубочайшего сожаления, горестных раскаяний и печали для многих. Понимаю, что в этом нет ничьей вины, кроме последствий нерационально принятых решений, усугубленных соответствующим раскладом обстоятельств. Осознание этого так и останется со многими из нас до конца наших дней.