Студентка, коммерсантка и просто красавица!

– Друзья и коллеги такими глазами на красивых девушек не смотрят, – не унималась медсестра, – и букеты шикарные каждый день не носят. Нет, там другой, я его раньше не видела.

– Так зови скорее! – меня разбирало любопытство.

– Так уже иду, – в тон мне ответила Надя и упорхнула в коридор.

Дверь приоткрылась и на пороге показался… Андрей. Не тот тихий и смущённый, которого я встретила на приёме. В его глазах плескалось любопытство и… злорадство.

– Что ты здесь делаешь? – всё, что смогла сказать я, внутри враз всё похолодело от смутной догадки.

– Вот, – пожал мужчина плечами, – пришёл навестить старого друга, вернее, подругу, – в руках он держал гвоздики, хотя знал, что эти цветы я не люблю, и коробку конфет, – как видишь, не с пустыми руками.

Вальяжно, как у себя дома, незваный гость пересёк палату, небрежно вытащил букет Мариса, отправив его в мусорную корзину, поставил свои гвоздики в вазу и присел на стул.

– Ну, как ты? – в его голосе не было ни капли сочувствия, ни толики сострадания.

– Как видишь. И не стоит так делать, – указала я на корзину, – достань цветы. Они от друга.

– Ещё один друг… А ты времени даже в больнице не теряешь? – Андрей глумливо улыбнулся, но букет достал и положил на подоконник, – вот, как оборачивается судьба, – повернулся он ко мне, – вчера ты была на коне, а сегодня прикована к больничной койке.

– К чему этот разговор? – тема была мне неприятна, более чем, и мой бывший это прекрасно понимал.

– Не надо было на том ужине упиваться своей победой и вытирать об меня и мою маму ноги. Ах, да, можешь поздравить, меня перевели в Ригу, так что я здесь надолго. Смогу навещать тебя.

– Матушка постаралась? – не удержала «шпильку».

Андрей скривился, но промолчал.

– Ты пришёл поглумиться надо мной? Можешь продолжать, уже привыкла к твоей подлости, – первоначальное волнение прошло, ему на смену пришло ледяное спокойствие.

– Что ты! Пришёл выразить свои соболезнования. Как обидно в столь юном возрасте остаться инвалидом. Когда тебя отправят домой? Вряд ли практикантку будут держать в ЦК из жалости.

– Я не инвалид. Всё это временно, – Андрей уже просто раздражал, – и занимаю свою должность далеко не из жалости.

– Или твой дружок ходит, клянчит у начальства для тебя послабления и особых привилегий. Стоит ещё разобраться, за какие такие заслуги. Государство не должно платить за то, что ты вздумала с кем-то провести время в подъезде, да так неудачно.

– Как ты смеешь разговаривать со мной в подобном тоне? – держать себя в руках становилось всё сложнее, хотелось влепить пощёчину от души.

– Не притворяйся праведницей, недолго ты сомневалась тогда у бабушки в квартире.

От обиды комок подступил к горлу, с трудом сдержала слёзы, плакать перед этим человеком нельзя. Просто нельзя. e6dcd1

– Выметайся из палаты, – указала рукой на дверь, – больше я в такой «поддержке» не нуждаюсь.

– Не буду отнимать твоё драгоценное время, лежи себе дальше, – Андрей небрежно сбросил с плеч больничный халат, перекинул его через локоть и прошёл к двери, – права мама, таких как ты не стоит жалеть, вас надо учить жизни жёстко.

Меня словно прошибло молнией, ведь я знала, что не просто так тот мужик караулил меня возле дома:

– Значит, вот чьих рук это дело? Так это месть мне за то, что я смогла своими силами добиться больше, чем ты с протекцией родителей? Даже для тебя это слишком, – слёзы уступили место ярости, казалось, ещё одно слово и я сумею встать с кровати, чтобы вбить всю свою обиду ему в глотку да так, чтобы он задохнулся.

Андрей осёкся и замолчал.

– Значит, я угадала, – продолжила я, – чужой успех – тяжкая ноша для неудачника. Ты спросил, каково это быть инвалидом? Запомни мои слова, вскорости я спрошу у тебя о том же, – не знаю, что на меня нашло, слова вырвались сами собой.

Халат выпал из его рук и шелест падения одежды был сильнее раскатов грома, Андрей побледнел, и более не промолвив ни слова, выскочил из палаты вон, громко хлопнув дверью.

Я смотрела ему вслед, и мне до странного стало спокойно. Ни злости, ни ярости, ни раздражения. Ни даже ненависти. Словно всё, что нужно было сказать, было высказано – ни добавить, ни убавить.

Глава 32

Страшная правда резала нервы: сомнений нет, происшедшее – вина Андрея и вряд ли ошибусь, что руку здесь приложила и его мама.

Я бы хотела расплакаться, но глаза были сухие, внутри клокотала ярость. Такая подлая и низкая месть. Сделать человека инвалидом лишь за то, что он удачливее тебя. В сознании не укладывалась подобная жестокость.