С воспоминанием об этом кружке у Смирнова связывается воспоминание о «романе» с одной курсисткой высших курсов. Он познакомился с ней на собраниях кружка, куда она приходила очень часто. Смирнов обратил на неё особенное внимание, потому что Огнева – так звали курсистку – всегда одобрительно и даже восхищённо смотрела на него, когда он оппонировал или читал реферат.
Однажды после очень оживлённого вечера, посвящённого «Трём сёстрам» Чехова, Смирнов и Огнева вместе вышли на улицу. В нём ещё не улеглось возбуждение от спора, хотелось говорить ещё и ещё. И он вызвался её проводить. Всю дорогу они весело болтали. Больше говорил Смирнов, и ему казалось, что никогда он не говорил так красиво и хорошо, как в этот вечер. Огнева была тоже оживлена, вдвоём ей было не так страшно высказывать свои мнения, как перед большим собранием.
– Мне ужасно, ужасно нравится Чехов, – говорила девушка. – Столько в нем правды… Как удивительно он передал этот стон трёх сестёр «в Москву, в Москву». Я на первом представлении даже плакала. Мне казалось, что это я сама после окончания гимназии. Я тогда так рвалась в Москву…
– Вы несколько неправильно понимаете чеховское «в Москву», – сказал Смирнов, – нужно понимать это шире. «В Москву» означает вообще стремление к свету, к истине – томление всего человечества. Настоящий романтизм! Если вы сопоставите с этим стоном исстрадавшейся женской души «Голубой цветок» Новалиса[66]
, представите себе искание Фауста или мечты Ницше о сверхчеловеке, то вас поразит аналогия между этими, как будто несходными представителями человечества; все они одинаково куда-то стремятся прочь из нашего ничтожного пошлого и скорбного мира. Всем хочется новой обстановки, новых людей, новой жизни. Только стремление их выражается в различных словах и представлениях о лучшем мире…Смирнов увлёкся и готов был говорить ещё сколько угодно. Он не замечал, что они давно гуляли по одному и тому же месту около высокого дома. Наконец Огнева сказала:
– Однако, мне пора. Я вот здесь живу. Заходите когда-нибудь. – Потом она крепко пожала Смирнову руку и заметила на прощание:
– Как вы хорошо, хорошо – удивительно говорите. Я так совсем не умею…
Смирнов был очень доволен. Он ушёл в восхищении от этой милой барышни. Хотя трудно было сказать, кем он был более вдохновлён – курсисткой или своими речами. Вскоре Смирнов зашёл к Огневой и предложил вместе пойти на «Одиноких»[67]
в Художественный театр, куда он достал два билета в бельэтаже. Она с радостью согласилась.Они сидели рядом и смотрели на сцену, где изнывала от тоски Китти и бедный Иоганн метался в отчаянии, не зная, что делать. Смирнову казалось, что одновременное переживание драмы делает его близким женщине, сидевшей рядом. Одно и то же чувство, испытываемое ими, как-то роднило их. И, когда в наиболее сильных местах драмы она взглядывала на него испуганными глазами, он понимал её без слов. Но странно, вместо того чтобы испытывать страдание, он чувствовал гордость, силу.
– Мы вдвоём, и нам не страшны все мучения этих одиноких и жалких людей, – говорил внутренний голос.