Ступени жизни

И тут я понял, что это была вовсе не компания, а просто два пижона, убежденные в своей неотразимости, с ходу подсели к девушкам и вот потерпели фиаско. В этом я окончательно убедился, когда через какую-то пару минут мимо прошла одинокая девушка с модной прической и, остановившись в стороне у решетки, вынула книжку из сумочки и стала читать. Мои соседи переглянулись, перемигнулись и, поднявшись, направились прямым сообщением к ней: убеждение в своей неотразимости, видимо, у них ничуточки не пошатнулось. Не дошло! Я не мог слышать, как у них там развивался разговор, но девушка скоро закрыла свою книжку и перешла на другое место, оставив моих кавалеров опять с носом.

Я подумал: дойдет это до них теперь или нет? Вероятно, нет, вероятно, и эту девушку они обзовут «вумной» или «идэйной» и пойдут дальше, как два пустых баллона, в своих начищенных до блеска остроносых туфлях, пока не нападут на такую же пустую и глупую балаболку, которой все равно с кем идти и с кем гулять, так же как все равно это и им. И мне, по нетерпеливости своей, захотелось тут же завести с ними откровенный мужской разговор, но они куда-то исчезли, а потом уж из окна вагона я увидел их на другом конце перрона, таких же одиноких и ищущих.

И мне стало и жалко их, и стыдно, по мужски стыдно за это откровенное, такое обнаженное, оголенное искание. Что мужчина ищет женщину — это вполне естественно, закон природы. Вполне естественно и то, что он при этом старается чем-то привлечь, прельстить ее. Но если петух, павлин, фазан, глухарь распускает при этом свое оперение, так ведь ты ж не фазан и не петух, и челка твоя, и транзистор, и остроносые ботинки не идут с этим ни в какое сравнение, потому что ты человек и «оперение» у тебя должно быть другое — человеческие достоинства ума, и чести, и характера, и устремлений. В конце концов, какой-нибудь фазан, или глухарь, или олень даже лучше тебя — он не просто прельщает свою подругу пестротой оперения или красотою ветвистых рогов, он бьется за нее, для него это таинство жизни, закон природы, своего рода долг перед ней. Для тебя — развлечение. Тебе все равно — кто с тобой пойдет сегодня: не одна, так другая, не другая, так третья. Тебе все равно. Ты перестаешь быть мужчиной и совсем забываешь о том, что ты — человек. И тогда ты превращаешься в животное, а то и в зверя, тащишь девушку, а то и девочку, первую, которая тебе попалась на глаза в темном переулке, и портишь ей жизнь. А то и губишь.

Так мне хотелось бы сказать этим пустым пошлякам в мужском разговоре, с глазу на глаз, откровенном и потому беспощадном. Мне стыдно за них. И больно. И за них, и за девушек, за их мечты и надежды. А мечтают они совсем о другом.

«Я верю в любовь, верю в дружбу, верю, что большинство наших людей честные и хорошие», — говорит одна.

«Хочется, чтобы парень и девушка для парня были примером, и совестью, и судьбой, — вторит ей другая. — Скажите, есть ли такие парни? Честные, искренние, уважающие девушку, однолюбы, или же они встречаются только в книгах?»

Так пишут искренние, чистые девушки, тоскующие о хорошей жизни, о чистой любви и о благородных, честных парнях, однолюбах. И сколько горечи, сколько обиды и гнева слышится в их голосах, когда вместо этого они встречают хамство, подлость и низменность.

«Я не хочу говорить о хороших делах своего города. Я его люблю, привыкла к нему и знаю, что в нем хорошего и что плохого. Но обидно смотреть, когда молодежь разгуливает пьяная, ругается нецензурными словами, совершенно не считаясь ни с девушками, ни со взрослыми. И, глядя на это, думаешь: есть ли у них что-нибудь за душой? Чем они живут, что их интересует? И зачем они такие мерзкие? Почему? Что им не хватает? Почему лучшие человеческие чувства — любовь, дружбу — они превращают в пошлость и грязь!»

Ну, что сказать ей, этой самой Гале, чудесной девушке из старинного уральского города. Но она поворачивает медаль и другой ее стороной.