Ступени жизни

«Да здравствует герой, способный заставить свое сердце быть верным, а душу, все существо свое — несгибаемым…

Подлинная работа души представляется мне как мужественное умение юноши, даже подростка! — не отступаться ни на шаг от того, что он считает святым и незыблемым. Но для этого надо, чтобы у наших подростков и юношей были непреложные святыни…

Не забывай, что рядом с тобой человек и каждый твой поступок отражается на других людях; думать только о себе, о своем благе — это значит быть развращенной скотиной; право на уважение имеет лишь тот, кто уважает других людей…

Вся жизнь человека и вся жизнь нашего общества зависит в решающей мере от того, какая будет моральная сердцевина у нашего человека».

МЕЖДУГЛАВИЕ ДЕВЯТОЕ

Написал я как-то обо всем этом статью под тем же самым заглавием «Нравственное начало». Но редактор, целиком и полностью, без единой поправки, одобрив и приняв эту статью, решительно восстал против заглавия, усмотрев в нем, как он выразился, «некий душок идеализма». Чтобы спасти статью, я, после некоторого сопротивления, принял предложенную им примирительную формулировку: «Нравственная позиция». Под этим заглавием она и была напечатана сначала в газете, а потом и в книге «Пути и поиски». Но при дальнейшем осмысливании мне стало ясно, что я смалодушничал, приняв эту замену, потому что между той и другой формулой есть все-таки довольно существенный смысловой нюанс.

Уяснить этот нюанс помог мне В. А. Сухомлинский, разграничив в одной из своих книг понятия «долг» и «долженствование». Долг — это внешний по отношению к личности импульс поведения (указ, приказ, присяга, закон), а долженствование — это внутреннее, императивное начало, исходящее от самой личности, из ее нравственной сущности.

Вот что пишет он в своем личном письме ко мне по этому вопросу:

«Человек является тем, чем он становится, оставаясь наедине с самим собой. Истинная человеческая сущность выражается в нем тогда, когда его поступками движет не кто-то, а его собственная сущность».

Раньше его, но то же самое в одном из своих писем сказал Владимир Галактионович Короленко:

«Если никто не видит, никто не знает и не узнает о том или ином моем поступке, но я все-таки не могу его совершить, — это и есть совесть».

Или, как изрек кто-то из древних:

«Даже в пустыне безлюдия старайся быть человеком».

В близкой по смыслу, но более обобщенной форме я встретил все эти мысли у одного из замечательных сынов Франции нашего века, солдата и мыслителя Антуана Сент-Экзюпери в его книге «Военный летчик»:

«Мы слишком долго обманывались относительно роли интеллекта. Мы пренебрегали сущностью человека: мы полагали, что хитрые махинации низких душ могут содействовать торжеству благородного дела, что ловкий эгоизм может подвигнуть на самопожертвование, что черствость сердца и пустая болтовня могут основать братство и любовь. Мы перенебрегали Сущностью».

А тогда встает вопрос о сущности этой нравственной сущности, сиречь духовности, упоминание которой, после длительного замалчивания, с некоторого времени стало бурно входить в наш речевой оборот, даже с излишком.