Судьба

Цзянь уже хотел пробиться к Соню, когда его ухватили поперек тела. Кто-то третий толкнул их обоих, и Цзянь отлетел в сторону. Он стукнулся головой о деревянный пол, и по нему тут же прошлись несколько ног. Один сапог придавил кисть, другой наступил на поясницу. Цзянь свернулся клубком, в то время как люди спотыкались и падали сверху. Стало трудно дышать…

Чьи-то руки схватили Цзяня за ворот и вытащили. Юноша вслепую нанес несколько ударов и угодил противнику в лицо, прежде чем понял, что это Сонь.

– Мастер, простите!

Мастер Немеркнущего Яркого Света, казалось, даже не почувствовал удара.

– Уноси ноги, а я составлю им компанию, парень. Мне жаль, что я сорвался. Ты застал меня не в лучшую минуту.

Цзянь принял извинение. Прежде чем он успел ответить, Сонь отбросил его прочь: драка становилась все серьезнее. Затем Сонь размахнулся и одним ударом отшвырнул троих. Цзянь думал, что буяны испугаются, но те только распалились.

Юноша с трудом добрался до двери, получив по пути несколько тычков и пинков, и вышел на лестницу. Он еще раз оглянулся на Соня, который стоял в гуще схватки, и побежал вниз. Разминувшись с несколькими вышибалами, которые спешили наверх, он выскочил на улицу.

Выйдя из игорного дома, Цзянь перевел дух. Теплый ветер казался прохладным и освежающим по сравнению с удушливым запахом дыма, пота и отчаяния. Цзянь сделал несколько глубоких вдохов.

– Ты здоров, мой друг?

Цзянь испуганно вскинул голову. У двери, сбоку, с какими-то листочками в руках стоял монах Тяньди, одетый как на молитве Десятого дня.

Цзянь замер. Что делать? Нельзя же просто уйти, не обратив на монаха внимания. Это грубо, а кроме того, подозрительно. Нужно вести себя обыкновенно, как советовал Сонь.

– Здравствуй, брат Лао, – сказал Цзянь.

Лао сложил ладони вместе и поклонился.

– Приветствую тебя, друг Гиро. Признаюсь, я удивился, когда увидел, как ты выходишь из игорного заведения.

– Я… – начал Цзянь и запнулся. – А ты что тут делаешь?

Монах Тяньди улыбнулся.

– Каждый вечер я прихожу сюда в надежде дать заблудшим душам опору, в которой они, вероятно, нуждаются.

У Цзяня заурчало в животе. Он вспомнил, зачем вообще явился в игорный дом. Что же теперь делать?

Лао, должно быть, это услышал.

– Я как раз направлялся в лапшичную неподалеку от храма, чтобы поужинать. Я близко знаком с поваром Сау, и он всегда накладывает мне большую порцию. Не хочешь ли пойти со мной?

– Не могу, – промямлил Цзянь. – Денег нет.

– Тогда я тебя угощу, юный Гиро.

У Цзяня не осталось выбора. И потом, он умирал от голода.

– Спасибо.

Они зашагали по главной улице к центру городка.

– Ты действительно стоишь тут каждый вечер и раздаешь листовки? – спросил Цзянь.

– Мой отец посещал игорные заведения, когда я был маленьким. Мне, трем моим сестрам и нашей матери жилось тяжело. Я так и не смог обратить отца к свету Тяньди… – Лао помолчал. – И спасти. Теперь я несу покаяние.

– По-моему, для ребенка это непосильная задача, – задумчиво произнес Цзянь.

– Возможно, – ответил Лао. – Но я предпочитаю думать, что таково мое призвание. Как мозаика Тяньди направляет нас к небесам, так и я надеюсь вернуть заблудшие души к вере.

– И ты делаешь это каждый вечер?

– Да, если только не падаю от усталости. Иногда, когда я особенно утомлен, я стою здесь недолго, но все-таки стараюсь не отлынивать…

– Но зачем? – спросил Цзянь. – Это неблагодарный труд.

– Наоборот. Спасти заблудшую душу очень приятно. – Монах помахал мужчине, выносившему из дому корзину с грязной посудой. – А еще это хороший способ завести друзей.

И видимо, получить даровую кормежку. Лао действительно оказался другом хозяина лапшичного заведения «Водяная змея». Специй слегка недоставало, но еда была обильная, вкусная, а главное, бесплатная. Цзянь до конца вечера беседовал с Лао как с обычным человеком, а не как с приверженцем религии, в центре которой находился он сам.

Лао откровенно говорил о своем детстве, о том, как его грубый пьяница-отец погубил семью и как Лао нашел спасение в религии Тяньди и в конце концов стал монахом.

– По правде говоря, – сказал Лао, – это вышло случайно. У отца случился очередной приступ пьяного буйства, и, поскольку я был единственным сыном, он набросился на меня. Он гнался за мной через весь город; я забежал в местный храм и спрятался. Братья предложили мне защиту и покровительство, пока отец не угомонится. Я обрил голову и переоделся. Ясность и гостеприимство Тяньди мне понравились. Я оценил простую монашескую жизнь. Несколько дней, которые я провел в храме, изменили мою судьбу, – он сложил ладони вместе и взглянул на ночное небо. – Кроме того, отец был хоть и пьяницей, но глубоко верующим человеком. Как монах и адепт Тяньди я мог сделать то, что было недоступно мне как сыну. Я пригрозил ему штрафом, если он еще хоть раз поднимет руку на мать и сестер.

– Прекрасно, – сказал Цзянь. – Как же ты этого добился?

– Отец не стал бы слушать сына, но он послушал священнослужителя.

– И что дальше?

Цзянь никогда и не думал, что монахи Тяньди так влиятельны.

Лао понурился.

– Когда он протрезвел, то от стыда повесился на дереве.