Судьба — это мы

Как-то и не хочешь задавать себе вопроса: было или не было? Доверительная интонация, ненавязчивое «я», деликатная отстраненность от происходящего, соединенная с трогательной памятью о пережитом, об открытом собственным сердцем и лишенная даже капли самолюбования, подкупают.

События, которые воссоздаются в рассказе «Комбат», относятся к началу войны.

Взволнованно, проникновенно и правдиво автор пишет о теплой, едва ли не отцовской любви раненого комбата к юному ремесленнику Ване Гребневу, и кажется, она сама ходила с Ваней в госпитальные палаты, сама, а не подружка Вани, Нина, ухаживала вместе с ним за молодым дубком, поднявшимся в школьном дворе. Комбат ушел на фронт, не успев прислать Ване обещанных желудей. Мать комбата прислала желуди, — и потому поднявшийся на уральской земле дубок вдвойне дорог нашим героям.

Было или не было? Конечно, было, хочется верить. И только рассудок подсказывает, не могла поэтесса дружить тогда с Ваней Гребневым, ведь ей в сорок первом было уже двадцать шесть. Да и некогда было ей при ее сумасшедшей занятости в газете дружить с мальчишкой-ремесленником, как ни хотелось бы этого нам, читателям.

Третья группа произведений, представленных в книжке, — собственно, писательские наблюдения, размышления над фактами, над выразительными штрихами нашей жизни, над ставшими привычными в нашей среде, но от этого не потерявшими ни своей привлекательности, ни ненавязчиво дидактического момента, случаями, поступками.

Что, собственно, происходит в новелле «Термос»? Да ничего особенного. Семья мастера-металлурга получила новую квартиру. Мало ли нынче новоселий? Бригада помогает мастеру въехать в новые хоромы, и «самые громоздкие вещи, поднятые сильными, дружными руками, оказывались как бы в состоянии невесомости — не втаскивались, а словно вплывали в распахнутые настежь двери»{46}.

Но в привычном и обыденном писательница находит черточку, деталь, на которой, как на оселке, проверяются жизненные позиции, сталкиваются психологии, выверяются социальные акценты.

Нечаянно грохнули на лестнице новоселы термос. Грохнули да и забыли бы о нем «среди радостных хлопот своего первого настоящего новоселья. Но нашелся человек, на которого пустячное это происшествие произвело сильное впечатление».

Вот и сталкиваются два взгляда на жизнь. Один, мастера-новосела: посуда бьется к счастью! (К чему себе и людям портить настроение?) И другой, бритоголового старика с круглыми, как у летучей мыши, ушами, жильца с нижней площадки:

«Небогато вещичек-то… Редкостный термос укокали… Такой термос не скоро сыщешь. Импорт!»

Симпатии автора безоговорочно принадлежат мастеру и его друзьям. Лучшее тому подтверждение — финал новеллы:

«Когда дверь (за неожиданным гостем. — Л. Х.) захлопнулась, в комнате грянул смех — молодой, безудержный, как весенние раскаты грома».

Впрочем, несимпатичных персонажей в новеллах Татьяничевой вообще не густо. Она находит в людях изюминку, увлечение, страсть, чудинку, наконец, и не резонерствует, а тонко заставляет читателя любоваться этими людьми — необыкновенными и непростыми нашими современниками, соседями по лестничной площадке, попутчиками, сослуживцами. И кажется, мы не раз встречали славных молодоженов, заложивших в доме отдыха добрую традицию — уезжая, сажать на память деревья и кустарники («Молодожены»); видели мудрого врача, который умел в своей нужнейшей работе правильно рассчитать не только действие лекарства, но и понять душевную тревогу человека, обратившегося к нему за помощью («Важнее всего»); слышали трубу старого музыканта, будящего по утрам рыбацкий поселок («Полковой трубач»); благодарили швею из заводского ателье, которая каждой своей заказчице щедро отдает неистощимый запас душевного тепла («Красивая линия»)…

В сборниках, о которых я веду речь, есть еще одна группа коротких рассказов. Их, пожалуй, вернее всего назвать этюдами. Это картины природы, наброски человеческих характеров, порой язвительные, ироничные, но чаще добрые; размышления о поступке, который обрадовал или огорчил, заставил задуматься. Среди них — «Самая красивая», «Сундук», «Филиал общежития», «Вяз», «Глаза», «Опровержение», «Память»…

В кратком предисловии к книге своей землячки известный прозаик Евгений Пермяк очень точно заметил:

«Краткость, выразительность и образность особенно ценны в прозе. Проза, обладая этими тремя качествами, неизбежно становится поэтической»{47}.