Читаем Судьба — это мы полностью

Да, проза Людмилы Татьяничевой была прозой образа, настроения, но она была и прозой большой мысли. Во всех книгах ее прямо или косвенно, громко или приглушенно звучит мотив одухотворенной жизни, призыв к выпрямлению творческой личности, звучит протест против всего, что мешает человеку раскрыть, проявить себя в созидании, в общем движении общества вперед.

Она была неутомима в работе. Даже к очеркам своим, созданным в пору газетной юности, случалось, неоднократно возвращалась, чтобы «освежить» или развить, углубить характер героя после новых встреч с ним, после своих раздумий над его судьбой во времени.

Так было, к примеру, с очерком о знаменитом магнитогорском сталеваре Алексее Грязнове. В «Живой мозаике» есть цикл небольших очерков под названием «Три судьбы». Он открывается рассказом об этом необыкновенном человеке («Улица сталевара Грязнова»). Судьба героя емка, многомерна, и даже краткий, в четыре-пять страниц, рассказ о ней производит глубокое впечатление.

Кто такой Грязнов? Будучи секретарем парткома завода в Белорецке, он просится на Магнитку: хочет быть на самом переднем крае борьбы за социализм. Начинает на Магнитке с отчаянно тяжелой работы — с заправщика. После смены едва добирается до койки в бараке, продуваемом всеми ветрами. Но не сдается. Становится подручным сталевара. Затем сталеваром-инициатором соревнования за скоростные плавки. Затем совмещает работу мастера и сталевара. В апреле 1940 года наркомат черной металлургии специальным решением поддерживает эту патриотическую инициативу Грязнова. Война прерывает взлет талантливого, влюбленного в жизнь и в свою огневую профессию человека.

Как только представилась возможность, поэтесса вернулась к образу этого подвижника и патриота: в соавторстве с мужем Н. Смелянским ею была написана документальная повесть «Улица сталевара Грязнова»{48}.

Уже в журнальном варианте («Знамя») повесть была замечена критикой и причислена к несомненным удачам текущей литературы, в центре внимания которой люди созидательного труда и ратного подвига, люди героических судеб.

«Один из зачинателей стахановского движения на Урале, — отмечалось в «Литературной газете», — знатный сталевар, соревновавшийся со знаменитым Макаром Мазаем, Грязнов прожил жизнь, достойную легенды. Он погиб, сраженный вражеской пулей, вместе с батальоном, которым командовал, отбивая яростные атаки превосходящих сил гитлеровцев. Очерк Л. Татьяничевой и Н. Смелянского не только дань памяти герою, но и живой рассказ о славных делах наследников Грязнова, которые сегодня продолжают его дело, из его рук получив эстафету героизма»{49}.

У каждого художника свой угол зрения, свое видение человека, характера, частного и типического. У каждого мастера свои приемы обобщения. Познакомившись внимательно с прозой поэтессы, наверняка обнаружишь сюжеты, к которым Татьяничева обращалась не раз. К примеру, сравним новеллу «Тысяча первый вариант» и стихи «Соль удачи», новеллы «Мастер» и стихи «Мастерство». Много схожих интонаций в новелле «Последний барак» и стихах «Сто двенадцатый барак», в новелле «Встреча с юностью» и стихотворении «Первая деталь», в новелле «Комбат» и стихотворении «Дежурная сестра»…

Поэтическая миниатюра в прозе — явление, издавна свойственное русской литературе. Вспомним хотя бы знаменитые стихотворения в прозе И. С. Тургенева. Примеру романиста, любившего этот жанр почтительной и преданной любовью, последовал И. А. Бунин. В наши дни к прозаической миниатюре обращались Константин Паустовский, Михаил Пришвин, Василий Шукшин… Нередко прибегают к этому прошедшему испытания временем жанру Федор Абрамов и Виктор Астафьев, Владимир Солоухин и Юрий Бондарев…{50} Так что Людмиле Татьяничевой было и у кого поучиться, и с кем соперничать.

Искусство прозаической миниатюры родственно искусству стихотворения. Труд писателя, как сравнил однажды Чингиз Айтматов, граничит здесь с искусством гравера: та же трудоемкость, та же экономичность изобразительных средств, та же точность штриха.

Татьяничева в прозе использует минимум эпитетов, минимум метафор, минимум жаргонизмов; отличительные черты ее почерка — простота и доверительность разговора, искренность и самобытность героев, предельная выразительность самой ситуации.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное