Судьба и другие аттракционы (сборник)

Самый первый рассвет и фонари в саду, что еще не потушены.

Ветфельд на подиуме пытается вырвать деревянную лошадку из ее основания. Разодрал себе руки в кровь, не замечает крови, наконец, с рёвом опрокидывает лошадку с подиума, бросается к дельфинчику, но тот не поддается. Ветфельд от бессилия лупит руками по его счастливой деревянной морде. Вдруг, сообразив, спрыгивает на землю, ногой выбивает дверь какого-то сарайчика. Бросается внутрь, выбегает оттуда с кувалдой.

Ветфельд крушил, разбивал в щепки всех этих лошадок, верблюжат, дельфинчиков, оленей – высвобождался в эту ярость. Подбежавшие Арбов, Лидия и управляющий боялись подойти.

Разбив, уничтожив всё, Ветфельд внезапно выдохся, сник. Уронил куда-то в траву кувалду, сел на край подиума, свесив ноги. Всё никак не мог унять дыхания.

Они подошли, встали перед ним.

– Аттракцион по пересадке памяти, – наконец сказал Ветфельд. – Точней, по созданию новой. По усмотрению организаторов. – Он задыхался. – Я страдаю, радуюсь, мучаюсь совестью, обретаю свободу или же смысл по итогам не прожитой мною жизни. – Ветфельд пытался ослабить ворот рубашки, который на самом деле, давно был уже сорван. – А я понял, почему так: моя настоящая жизнь блеклая, в ней обошлось без большой любви и сильных страстей, не получилось и с творчеством, – он усмехнулся, точнее, попытался, – в меру бездарна и, в целом, правильна, да? Вот инопланетный мозг и решил всё исправить в пользу Судьбы… Во имя глубины и подлинности… Подлинность судьбы, которой не было, глубина жизни, которой не жил. – Ветфельд заметил, наконец, что изодрал свои руки в кровь, на правой ладони чуть ли не до мяса. – Мозг хотел как лучше, не так ли? Я чуть с ума не сошел, скорбя по женщине, которая преспокойно живет себе в скольких-то там часах езды отсюда, обросла детьми, внуками, жизнью. Я преодолевал катастрофу, которой не просто не было никогда – до которой не дорос, мучился угрызениями, на которые вообще не имел права, восстанавливал, собирал свою душу (это, кажется, так называется, да?), душу той выделки, которой вообще не обладал, где уж мне.

– Но вот же восстановил, – сказал управляющий. – Преодолел, прошел через…

Ветфельд достает из кармана пачку фотографий – из той самой папки.

– Вы отняли у меня всё вот это. Мои женщины, мои дети, моя жизнь… Да, согласен, всё это было не очень. Но это же было! Было.

Управляющий, Арбов и Лидия опустили глаза.

– Все мы здесь, – Ветфельд потряс пачкой карточек, – невнятные, заурядные, не слишком-то справились с жизнью. Но и невнятные имеют право на счастье! На им отведенное в судьбе и доле… Мне ампутировали жизнь, понимаете?! Завтра придет ко мне моя дочь. – Ветфельд достает фото из пачки. – Я опознаю её по снимку. А карточка не подписана, я не знаю, как её зовут. Я не чувствую к ней ничего. А ведь это дочь – в папке Лидии так написано. Я обязан её любить, а во мне нет ничего, что связано с нею. Вообще ничего, понимаете?!

– Курт! – жалостливо вскрикнула Лидия.

– Может, УЗИ показало патологию плода, – продолжал Ветфельд, – но потом не подтвердилось и мы с Сюзанной вздохнули спокойно. Были ли роды сложными, как росла, что любила, чем болела, о чем мечтала, какой у нее характер, легко ли мне было с ней или её переходный возраст стал каторгой для всей семьи? Всё это может вернуть милосердный и добрый инопланетный мозг ?! Отыграть обратно, хотя бы до того места, где Лидия, разумеется, во имя истины, за-ради подлинности и прочего вручила мне свою папку. – Поворачивает голову к Лидии. – Вы не волнуйтесь, я вам компенсирую все расходы по расследованию, как только вернусь в Штаты, вышлю вам чек или же переводом. Правда, наверное, не разом. Придется разбить на несколько частей, но, думаю, мы договоримся, к тому же я в октябре получу гонорар за книгу и тогда уж точно никаких проблем… Или я могу заплатить непосредственно детективу? Впрочем, как скажете, лишь бы вам, Лидия, было удобно.

– Это была моя инициатива, – глухо сказала Лидия, – и я не…

Ветфельд её не дослушал.

– А что, если вернуться в собственную жизнь, прикинувшись больным альцгеймером? Или же просто амнезия? Внезапная, странная, безусловно, но кто здесь сможет что возразить?! – Спрашивает Арбова. – Как ты думаешь, сразу же не разоблачат? – Вдруг начал тихо, устало: – Мозг рассчитал всё правильно: своим бывшим женщинам я не нужен, взрослым детям, в принципе, тоже. После Карловых Вар меня ждет новая работа в другом штате. Джина Джексон просто решит, что я таким образом разорвал отношения, – позвонит мне, я её не узнаю, если приедет – тоже. Назовет меня сволочью. А в случае приезда еще и даст по физиономии. Я просто-напросто приму её за сумасшедшую и тут же забуду о ней. Дальше – жизнь. Жизнь после Марии . Чтобы в сценарии, сочиненном инопланетным разумом, всё сошлось, Мария обязательно должна быть умершей. Сколько здесь гуманности и добра, не правда ли? Всё остальное сложилось само собой: могилы нет, ибо прах развеян по завещанию, её письма и фото я уничтожил, от вещей избавился (сам не зная зачем!), гениально придумано, правда? И сколько за этим угадывается моей скорби. Что касается её родителей – они умерли, с немногочисленными родственниками и без того давно уже не поддерживали связи. Всё опять сошлось, пазл сложился, придраться не к чему. Мозг не учел только любознательности Лидии. И вот теперь, – Ветфельд поднял над головой пачку фотографий, – я всё вот это, свою настоящую жизнь знаю в объеме справки, составленной детективом, приятелем Лидии . Знаю , и только, а помню : то, что сказала мне Мария перед смертью, как мы с ней каждый раз шли на рождественскую распродажу с самым серьезным, озабоченным видом, а покупали какие-нибудь забавные безделушки и смеялись потом над собственной «практичностью», как однажды поехали в отпуск в Испанию и Мария вдруг решила, что забеременела, на этот раз в самом деле, но потом не подтвердилось. – Ветфельд останавливает себя. – Такая странная победа небывшего над судьбой и жизнью… в пользу меня самого , я понимаю. За-ради глубины. Как только выдержать эту «пользу»? Жить и знать, что твоё сокровенное, счастливое, мучительное, глубинное, доподлинное – всё имплантировано в твою память по прихоти инопланетного мозга?! Может быть, мозг подскажет, как это выдержать? Научит хотя бы, как не принимать близко к сердцу, привыкнуть и чем отвлечься? – Кричит: – Как жить теперь с этим?! Как не свихнуться?! – И снова тихо, почти что шепотом. – Если б не Лидия, так бы и жил… с этим и прожил бы мне отведённое.

– Зачем ты дала ему папку? – шепнул Арбов Лидии.

– Её нельзя было ему давать, но и не давать нельзя, – шепнула Лидия.

– Я бы понял еще, если б ты сделала из-за своей мании, контактофобии, но я более чем уверен: отдавая бумаги, ты уже знала, что он только жертва, – шепнул Арбов.

– Я всё слышу, – сказал Ветфельд, – то есть можете не шептаться. Правда мне не по силам, но обретать свободу в сочиненной для меня реальности… Знание раздавило, размазало меня, как букашку, а незнание унизительно… и не для меня только, вообще, – он усмехнулся, – для бытия.

– Ты не понял, Курт, – начал управляющий, – реальность была тебе лишь предложена, – подлинной, главной, настоящей ты её сделал сам.

– Неужели у него был выбор? – изумилась, обрадовалась Лидия, но тут же осеклась. – Но какой же здесь может быть… – она решила, что управляющий говорит в утешение Ветфельду, и замолчала.

– Ты, Курт, мог сделать эту реальность примерно такой же, как и ту, настоящую, – продолжал управляющий, – более-менее бездарной, более-менее осмысленной, может быть, чуть интереснее в каких-то деталях и всё… небывшее могло оказаться, скажем так, изоморфным твоему былому. (И вот эта правда действительно размазывает человека, как букашку!) У тебя же получилось нечто иное, и ты сам это знаешь… Ты сам прошел свой путь, тебе никто ничего не гарантировал, да и не мог гарантировать при всём желании. Так что, Лидия, – управляющий повернулся к ней, – соотношение свободы и истины здесь оказалось не совсем таким, как вам представлялось.

– Я помню ночь, где-то месяц спустя после кончины Марии, – говорит Ветфельд, – я был близок к тому, чтобы сделать с собой что-то, а мне теперь говорят, это было заданием, тестом в интерактивной игре, но ты молодец, справился, прошел на следующий уровень.

– Это не игра, Ветфельд, – кричит управляющий. – Для него это серьезно. С ним происходит сейчас… он трансформируется не как машина с заложенной программой самоусложнения (у них есть такие), он страдает, у него то, что у нас с вами называется угрызениями, это, наверное, можно назвать катарсисом.

– Как трогательно, – съязвила Лидия.

– Я хочу видеть мозг , – вдруг сказал Ветфельд. – Не бойтесь, я не буду стучать кувалдой по его извилинам… я хочу с ним напрямую , без посредников.

– Это не Бог, Курт, – сказал Арбов. – Он не сумеет…

– Но он всё же сделал небывшее бывшим для Ветфельда, – ухватилась за мысль Лидия, – значит…

– Я не об этом, – перебил её Ветфельд.

– Как? Ты не хочешь обратно , – поразился Арбов. – В свою настоящую жизнь?!

–  Он не сумеет, – сказал управляющий, – он не только не Бог, но и…

– Я не об этом вовсе, – нетерпеливо прервал их Ветфельд. – Я о другом хочу. С ним… но я должен с ним напрямую .

– Мозг почти такая же метафора, как и «синтезатор добра» или же «аттракцион», – сказал управляющий. – Это иная форма жизни, и она рассредоточена в стенах отеля, в цветах сада…

– И в лошадках? – ужаснулся Арбов, глянув на разбитые фигурки карусели.

– И в лошадках, – кивнул управляющий.

Мстительное выражение мелькнуло на лице Лидии.

– Значит, мы имеем дело с негуманоидной цивилизацией? – выдохнул Арбов.

– Причем напрямую , – сказал управляющий. – Их цивилизацию составили три-четыре формы разумной жизни. Здесь представитель одной из них… Они ушли в иное пространство, может, в другую Вселенную, параллельную или еще какую, представьте, как я всё это мог понимать в девятнадцатом веке. А его , – управляющий неопределенным жестом показал вокруг, – оставили нам, как дар, сами же канули… У них что-то не получилось в этой Вселенной, они исчерпали своё время – свои миллиарды… они должны были заново… я понял так.

– Так вот почему всё это не есть Контакт! – воскликнула Лидия.

– Он один? – спросил Арбов.

– На Земле, да, – ответил управляющий. – Его сородич решил остаться с другой цивилизацией.

– Так, значит, другая есть? – голос Арбова.

– Мы никогда ничего не узнаем о них, а они о нас, потому как это слишком далеко.

– Далеко, – повторила Лидия, – как просто и как безнадежно.

– Получается, я, все мы в эти дни и были с ним напрямую ? – Ветфельд сказал так, будто только что услышал это слово от управляющего.

–  Он так хотел, пытался, чтобы у него появилась, выросла та самая «ручка», – сказал управляющий Арбову.

– Что он хочет от нас? – спросил Арбов.

– Я так и не понял, – сказал управляющий. – Он не для того, чтобы спрямить наш путь, и не для того, чтобы подгонять нас по нему тычками в спину. Могу перечислить еще сколько-то «не»… и только. Но точно знаю, он остался не для себя, а для нас.

– Вы говорили, господин управляющий, – начала Лидия, – что он теперь будет меняться?

– Кажется, да, – кивнул управляющий.

– А не получим ли мы какой-нибудь «синтезатор зла»? – выпалила Лидия. – Это было б логично.