Судьба протягивает руку

Работал я довольно долго, одного заезда в Дом творчества мне не хватило, и поставив, наконец, точку, повёз показывать Черныху результат. На моё счастье, и это было очередным чудом, он не стал выделываться, сказал: «Ну что ж, давай, попробуй…» В материальном плане ему было выгодно, чтоб сценарий запустили. Так сложились звёзды, что конкурента на постановку у меня не возникло, хотя доводилось слышать легенды о множестве желающих сделать кино по Валиному сценарию и даже назывались какие-то знаменитые фамилии.

Ещё я сказал Черныху:

– Понимаешь, я много чего переделал, много сил вложил в сценарий… Могу я претендовать на какую-то часть гонорара?..

– Ну не знаю… Может, тысячу рублей я тебе дам из постановочных…

Потиражные платили, когда картина выходила в прокат, в зависимости от того, какая у фильма категория, сколько копий напечатано. При хорошем стечении обстоятельств можно было дополнительно получить чуть ли не до двухсот процентов от суммы, причитающейся в качестве гонорара – очень приличные деньги, часть из которых, я полагал, должны достаться мне, если рассудить по справедливости.

Когда я переделывал сценарий, он уже стоял в плане Второго творческого объединения, руководил которым замечательный Лев Оскарович Арнштам, добрейшей души человек, покровительствующий молодым режиссёрам и особенно, помнится, Сергею Соловьёву. Лев Оскарович сделал как режиссёр несколько хороших фильмов, например «Подруги» с Зоей Фёдоровой и Яниной Жеймо, во время войны снял фильм о Зое Космодемьянской – «Зоя». А начинал Арнштам свою жизнь в искусстве музыкантом у Мейерхольда, обладавшего волшебным даром притягивать к себе таланты; ещё один пианист, игравший в мейерхольдовском театре, стал со временем выдающимся советским сценаристом – речь о Евгении Габриловиче, авторе многих прекрасных картин: от «Коммуниста» до «Начала».

В мемуарах Льва Оскаровича есть хороший эпизод, как он в 1935 году, после премьеры фильма «Подруги», замечает в фойе кинотеатра Мейерхольда, пробивается сквозь толпу, чтобы подойти, засвидетельствовать почтение и услышать оценку мэтра. Приблизившись, видит, что тот стоит весь в слезах. Заметив Арнштама, Всеволод Эмильевич восклицает: «Какая гадость!..»

Вообще, резкие оценки выдающихся творцов в адрес коллег не являются редкостью; помню, я с удивлением где-то прочитал, каким образом отнеслись Эйзенштейн и тот же Мейерхольд к спектаклю «Принцесса Турандот», казалось бы, ничего, кроме восторга, не способного вызвать, однако же знаменитые реформаторы описывали творение Вахтангова едва ли не с помощью эпитета «пакостный».

Приступая к постановочному периоду, я понимал, что сценарий не умещается в одну серию, и начал обсуждать эту проблему с руководством «Мосфильма», на что мне было сказано: у нас плановая система, изменить хронометраж картины на данном этапе невозможно, даже если снимать две серии, не увеличивая смету расходов. Но я продолжал настаивать, и мне посоветовали обратиться в Госкино, куда я и направился. Борис Владимирович Павлёнок был категоричен:

– Даже не думай!

– Но что делать, если не умещается?

– Ищи возможности – сокращай…

Я честно попытался сократить, но ничего не получалось, а потому продолжил ходить к Павлёнку, и в какой-то раз он сдался: «Ладно, делай две серии…»

Это было очередным чудом, ведь я не являлся представителем какого-либо клана, за мной не стоял никто из сильных мира сего, ну, разве что я обладал репутацией актёра, сыгравшего положительных героев-современников. Мне кажется, подспудно это обстоятельство благотворно влияло на киноначальников.

Смету фильма увеличили с трёхсот пятидесяти тысяч рублей до пятисот пятидесяти, на что я даже и не рассчитывал. Впрочем, по тем временам это был средний бюджет. Я не знал тогда, что можно ходить по кабинетам и выторговывать себе дополнительные средства, чем не без успеха занимались многие режиссёры, увеличивая стандартную смету чуть ли не в три раза.

Картина увеличилась до двух серий, и соответственно выросли гонорары. В этой связи у меня состоялся разговор с Черныхом, я попытался растолковать, что теперь он получит свои восемь тысяч полностью, но будет правильно, если деньги, которые полагаются сверх этой суммы – за вторую серию, – достанутся мне. В сравнении с восемью тысячами я претендовал на гораздо меньший гонорар – две четыреста. «Да, это резонно», – согласился Черных.

Спустя некоторое время мы пришли на студию оформлять договор, и там, прежде чем дать нам бумаги на подпись, спрашивают: «Ну, вы договорились? Меньшову тридцать процентов?» Тут Валя говорит: «Я против… Он столько не заработал…» И начинает развивать мысль, причём в каких-то удивительно обидных, унизительных выражениях. У него вообще была резкая манера, я так думаю, от зажима, оттого, что ему приходилось оправдывать образ брутального мужика, который он сам для себя придумал, совершенно ему на самом деле не соответствуя.