Судьба протягивает руку

Слабневич приходил на площадку и сразу начинал брюзжать. Ещё только готовится к съёмке, а всё-то его раздражает, правда, ближе ко второй половине дня вроде успокаивался. Со временем до меня дошло, что отпускает Игоря Михайловича после 11 часов, когда отделы спиртного в магазинах начинают работать. Поправится – и дело пошло веселее. С одной стороны, такой распорядок дня вроде особо работе не мешал, но с другой стороны, вопросы профессионального свойства к оператору фильма имеются.

Слабневич действительно великолепно снял масштабную батальную картину «Освобождение», но «Москва слезам не верит» – камерная вещь, где требовался особый подход, в том числе и к женскому портрету, а снимать женские портреты после танковых сражений, видимо, не так легко. И получилось в итоге, что Вера, у которой от природы русые волосы и голубые глаза, вышла на экране темноволосой и черноглазой.

Думаю, Игорь Михайлович действительно ушёл бы с картины, но неожиданно нашего второго оператора, Игоря Бека, переманил к себе Андрей Смирнов, который в это время запускался с довольно странным фильмом «Вера и правда», а потому пришлось Слабневичу, скривясь, дорабатывать самому.

А сорвался я, когда мы в очередной раз сидели и выпивали после съёмки. Отреагировал на какую-то традиционную колкость эмоциональным монологом, суть которого можно свести к простой мысли: меня тут морально поддерживает только один-единственный человек – Володя Кучинский, а все остальные отбывают на картине повинность.

Конечно, мне ещё не хватало опыта руководства съёмочной группой, я не обладал достаточным авторитетом, хотя постепенно, от съёмки к съёмке, совершенствовался. Высокомерные коллеги предпринимали, кажется, всё возможное, чтобы поскорее сделать из меня матёрого профессионала.

Запомнилось, как снимали сцены на даче. Натуру подобрали так, чтобы удобнее организовать процесс: рядом располагались уже обжитой дачный посёлок и только начинавший строиться, а значит, была возможность снимать эпизоды из первой и второй серий. Закончив на одной территории, решили перейти на другую, но пошёл дождь, поэтому пришлось сидеть и ждать, пока распогодится. День сидим, второй, дождик моросит, кто-то в шахматы играет, кто-то в карты, кто-то спит или книжку читает, а кто-то обдумывает, где бы раздобыть выпивку. Выйти снимать натуру не можем, время идёт, и я понимаю, что группа начинает постепенно разлагаться – ещё немного, и она превратится в банду, а подленький дождик продолжается, и все пребывают в уверенности, что кина сегодня не будет. И тогда я говорю: «Так! Встали и пошли снимать!» В ответ возмущение: «Куда? Там дождь!» Но главное – освободиться от морока, предпринять усилие, и, когда режиссёр говорит: «Будем снимать», даже погода начинает подчиняться. И вот все вынуждены идти, поглядывая пренебрежительно на идиота, который заставляет работать в условиях неприемлемых для съёмки. Свет и камера устанавливаются с осознанием абсолютной тщетности этих действий, и тут – выходит солнце.

Пока режиссёр не набрался опыта, он потенциальная жертва. Исполнители, движимые актёрским эгоизмом, буквально набрасываются на него, стараясь полностью завладеть вниманием. В этом смысле непросто оказалось с Ахеджаковой: Лия такая девушка – всю душу вынет. Она изначально не согласна с режиссёрской установкой, со сценарием, её уже заранее ничего не устраивает. Бывалые режиссёры готовы к тому, что она обязательно станет предъявлять претензии, а такой, как я, новичок начинает принимать недовольство на свой счёт, всерьёз задумывается: может, действительно материал плох и задача актрисе ставится неверно? А тут ещё я чувствовал, что в сценарии действительно не всё гладко, есть неточности, неубедительные громоздкие эпизоды.

Вообще мне хотелось преодолеть границы частной истории Кати Тихомировой, я старался выйти на обобщения, встречался со специалистами, далёкими от кино; многие из этих встреч оказались лишними, какие-то обогатили – направили мысль в нужную сторону. Например, стараясь разобраться в природе женского одиночества, пытаясь оценить масштабы этого явления, я довольно долго общался с психологом Игорем Коном. Статистика, предложенная им, не могла не произвести впечатления: сорокалетних женщин было в стране в два раза больше, чем мужчин того же возраста. Мужики просто раньше вымирали. Чтобы проиллюстрировать проблему, мы даже сняли большущий эпизод: представитель Моссовета Екатерина Тихомирова шла в клуб «Кому за 30», знакомилась с его посетительницами, как бы представляя зрителю типичные случаи женского одиночества. Но в итоге все мои попытки анализа общественных процессов завершились компактной, эксцентричной сценой с Лией Ахеджаковой, где всё и случилось без каких-либо громоздких излишеств и указующих перстов. В сценарии Черныха ничего подобного не предполагалось. Я дописал текст, и в итоге удалось рассказать о важнейшей проблеме. Со временем по реакции аудитории я понял, как высоко ценятся зрителем подобные вещи, как важно, чтобы зритель мог примерить к себе историю на экране.