Судьба протягивает руку

Долгое время я даже не мог выяснить причину своего невыездного статуса, хотя обращался к самым разным, в том числе высокопоставленным чиновникам. Помню, как-то разговорился с Кареном Шахназаровым, с которым был тогда едва знаком; слово за слово, оказалось, он слышал, что у меня проблемы, и предложил помощь. И вот через пару дней я пошёл на приём к Георгию Хосроевичу Шахназарову, в те времена занимавшему очень значительную должность заместителя заведующего Международным отделом ЦК КПСС. Шахназаров-старший внимательно выслушал, пообещал похлопотать, но спустя несколько дней вызвал и объявил, что, к сожалению, помочь не сможет: «Володя, это не в моих силах…»

«Да что за чёрт! В чём моя вина?» – думал я, погружаясь в чёрную меланхолию. Вся эта история, признаться, серьёзно меня угнетала, да и как не переживать, ведь если тебя не выпускают за границу, значит, в чём-то подозревают, значит, ты совершил нечто преступное. «И что это за государство, – думал я, – в котором даже не могут объяснить человеку сути претензий».

Но однажды, обсуждая столь волнующий меня вопрос с Олегом Табаковым, я получил дельный совет:

– Ты знаешь, у меня тоже такое было…

Когда-то Олег Павлович играл в одном из пражских театров Хлестакова (по воспоминаниям очевидцев это была гениальная работа). На события в Чехословакии 1968 года он отозвался резко, лояльности к советской власти не проявил, и у него возникли проблемы с органами госбезопасности. Видимо, основываясь на опыте, Табаков и порекомендовал обратиться на Лубянку к Филиппу Денисовичу Бобкову:

– Есть такой человек – пасёт интеллигенцию, попробуй с ним переговорить…

Не без сложностей я добыл телефон Бобкова и набрал номер.

– Слушаю вас…

– Это Владимир Меньшов…

– Меньшов?

– Режиссёр…

– Слушаю вас…

– Есть необходимость поговорить с вами…

– Хорошо, давайте встретимся.

Я записал число, время и в назначенный час пришёл в первый подъезд знаменитого здания на площади Дзержинского, поднялся на лифте, нашёл кабинет, где меня ожидал благожелательный симпатичный человек – по-своему замечательная личность, особенно если учесть, что после сорока пяти лет службы в КГБ он с 1992 года начал работать в структурах олигарха Гусинского…

Я начал рассказывать Филиппу Денисовичу свою историю, Бобков удивился:

– Да? Что вы говорите?.. Я не знаком с вашей проблемой, но обязательно попробую вникнуть… Позвоните мне через месяц, я постараюсь прояснить ситуацию.

Через месяц состоялась ещё одна встреча. Бобков, видимо, желая показать расположение, начал издалека:

– Значит, вы ещё и сын чекиста?..

– Да…

Конечно, он знал обо мне всё уже во время нашей первой встречи – наверняка готовился к разговору и просто делал вид, что общение у нас спонтанное, что он ведать не ведает о моих проблемах.

– Скажите, – продолжил Филипп Денисович, – а вы случайно не родственник Подгорному?

– Нет, – удивился я.

– И ещё вопрос: во время поездки по Франции вы говорили, что вам нравятся французские магазины?

– Наверное, говорил, они действительно мне нравятся. А что? В чём дело?

– Ну, понимаете, на вас лежат два заявления от ваших коллег, которые утверждают, будто вы удивлялись, когда сняли Подгорного: странно, мол, что второй человек в государстве исчез без всяких объяснений…

– Но ведь действительно странно…

– И ещё французские магазины, будь они неладны…

– Вы меня простите, вот я вас слушаю и думаю: неужели из-за этой херни я уже год выкуриваю по две пачки сигарет в день, кручу в голове одну и ту же мысль, пытаясь понять: за что?..

– Подождите, но вы должны знать: наше ведомство тут ни при чём… На вас написали в выездную комиссию горкома партии, там же принималось решение… Но теперь вопрос закрыт. Желаю вам успехов…

И через некоторое время нам с Верой начали оформлять документы для поездки во Францию. Правда, в последний момент мне было сказано: «Через пять дней ваша жена вернётся, и тогда поедете вы…»

Я позвонил Бобкову, стал возмущаться, он начал оправдываться:

– Это не наша инициатива, честное слово, мы всё исправим…

И хотя в тот раз поехать во Францию вместе с Верой я не смог (не успели оформить документы), печать невыездного сняли с меня окончательно.

Когда Вера вернулась в Москву, я отправился в Париж, где ещё оставался Баталов, и там мы вместе с Алексеем Владимировичем продолжили представлять картину «Москва слезам не верит» французскому зрителю.