Судьба протягивает руку

На очередной худсовет для защиты наших интересов я даже притащил тяжёлую артиллерию – Дунского и Фрида. Они были мудрыми людьми и очень умело обращались с начальством, относились к этой публике как к врагам, и подобная стратегия чаще всего оказывалась выигрышной. Я же считал, что мы с руководством одно дело делаем, а нужно было, наверное, проявлять хитрость, как Штирлиц с Мюллером… Впрочем, на этот раз определяющим стало именно моё выступление.

«Вот у меня совсем недавно был такой случай, – обратился я к руководству. – Ехали мы с Алексеем Владимировичем Баталовым…» Я описал сцену по дороге в стрип-клуб, опустив, естественно, некоторые детали. Выслушали меня с интересом, я стал развивать мысль: «Понимаете, как раз об этом у нас кино… Показан срыв, когда слетает маска благообразности… Фильм о том, что человек может сорваться с резьбы, начинает кричать, психовать… Про это придумана история! Но именно это вас возмущает!..»

Надо сказать – подействовало, я отстоял картину.

Окончив «Москву…», я начал задумываться о будущей картине. Как обычно, много читал – книги, журналы, газеты, изучал современную драматургию – пьесы и сценарии. Идей было много, варианты мелькали разнообразные, но большинство из них в памяти не отложились. Помню, что заинтересовался пьесой Александра Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся», но драматург предпочёл отдать её Татьяне Лиозновой.

Ещё у меня был замысел фильма о дипломатах, о людях, находящихся, так сказать, на переднем крае борьбы с Западом. Я размышлял о судьбах дипломатических работников, искал какие-то зацепки, поводы для развития сюжета, присматривался к мидовцам в поисках прототипов. Помню, во время поездки в Норвегию пообщался с нашим послом. Дмитрий Степанович Полянский – персона любопытная, в конце 50-х председатель Совета министров РСФСР, можно сказать, соратник Хрущёва, говорят, в своё время поддержал идею передачи Крыма Украине, долгие годы, до 1976-го, находился почти на самой вершине власти, был членом Политбюро ЦК КПСС и, вполне возможно, при иных обстоятельствах мог бы стать где-нибудь в конце 80-х генсеком, но ещё при Брежневе карьера пошла по нисходящей: его назначили министром сельского хозяйства СССР, а после отправили на дипломатическую работу – сначала в Японию, а потом и в Норвегию. На его дочери был женат Ваня Дыховичный, долгое время служивший артистом на Таганке, и таким образом Полянский оказался вовлечённым в творческую среду, помогал Любимову – связи в высших сферах у него по-прежнему оставались.

Когда я познакомился с Дмитрием Степановичем, ему было шестьдесят пять, выглядел он моложавым, энергичным, современным, однако разговор о дипломатах, находящихся на переднем крае борьбы с Западом, не заладился. Меня интересовала героика профессии, а Полянский всё время возвращал меня к персоне своего зятя, интересовался масштабом его актёрского дарования, перспективами в режиссуре. Дыховичный заканчивал в это время Высшие режиссёрские курсы, и Полянский был озабочен его творческой судьбой. История эта имела продолжение – позже Дыховичный попросил меня посмотреть его дипломную работу, я откликнулся на просьбу и после просмотра высказал свои соображения, в том числе и критические. Реакция начинающего режиссёра оказалась неожиданной.

– Вы знаете, – сказал Ваня, – а мне, между прочим, ваши фильмы тоже не очень нравятся…

– Позвольте, но вы вроде сами меня попросили посмотреть ваше кино, а я-то вас не просил оценивать моё?..

С тех пор мы с ним перестали здороваться. Я, честно говоря, был озадачен таким обострённым отношением молодого художника к собственной персоне: а что же ты хотел, чтобы тебя облизывали, осыпали комплиментами? Причём я-то ничего обидного по отношению к его работе не высказал, оценка была сугубо профессионального свойства и весьма доброжелательная.

Что касается дипломатов, то никакой особой самоотверженности в борьбе с вероятным противником заметить мне не удалось. Общение с послом Полянским скорее разочаровало, да и в целом знакомство с работой МИДа не вдохновило. Дипломаты совсем не выглядели бойцами, отстаивающими интересы государства, а более походили на обывателей, ищущих бытового комфорта и выгоды. Им бы купить что-то импортное по случаю, а потом продать не слишком разборчивому советскому гражданину. Им бы приодеться самим в западные шмотки и подольше удерживаться в загранкомандировке. Потому что у того же посла – отдельная резиденция, приёмы, статус, а вернётся на родину – и там его ждёт стандартная «трёшка» и воспоминания о роскошной заграничной жизни. На этом фоне было бы лицемерием развивать тему тоски по Родине, показывать, в каких суровых условиях служит наш дипкорпус, отстаивая интересы страны на дальних подступах.

Это была правда жизни, в стране уже прочно наметилась тенденция распада, но в таких категориях я тогда, конечно, не мыслил, потребовалась историческая дистанция, хотя и не такая значительная, чтобы осознать процессы 70–80-х годов как начало катастрофы.