Судьба протягивает руку

Вторым режиссёром был у меня по-прежнему Володя Кучинский, который брал на себя многие организационные вопросы. В принципе, второму режиссёру по должности положено решать проблемы, но всё-таки к делу можно подойти по-разному, а Володя трудился честно и с огоньком.

Оператор мне достался хороший – Юра Невский, который до этого сделал несколько картин с Абдрашитовым. И хотя Юра работал, как мне показалось, несколько заторможенно, главный критерий всё-таки – изображение, а оно получилось красивым.

Внутреннюю часть дома Кузякиных и гнёздышко Раисы Захаровны построили на «Мосфильме». Феликс Иванович Ясюкевич проявил вкус и изобретательность – декорации получились классные, с тонко подмеченными деталями, с приметами, ярко характеризующими и время, и героев.

К московским съёмкам взаимопонимание с Гурченко было у нас полнейшее, мы увлечённо обживали декорацию квартиры Раисы Захаровны: я придумал, что папа у неё кавалерист – и на стене возникли перекрещенные сабли; она сделала предложение всюду расставить кактусы, о которые то и дело укалывался Вася, каждый раз вскрикивая. Кактусы ещё больше подчёркивали, как ему в этой квартире узко и неуютно – это была действительно шикарная находка, а ещё Люся принесла свою собачку, которую с обожанием целовала и в кадре, и за кадром. Работала она очень хорошо, единственное, что меня удивило – при её абсолютном владении профессией она не могла заплакать по-настоящему и в сцене расставания с Кузякиным только шмыгала носом, весьма приблизительно обозначая нужные эмоции. Это меня удивило, но не разочаровало. Всё, что касалось комических эпизодов, она делала с блеском, да и драматические краски у неё оказались очень мощные.

И вот работа над фильмом приближалась к концу: сделан монтаж, озвучание. Я показал картину руководству студии, захотел посмотреть её и министр кинематографии Филипп Тимофеевич Ермаш. Все отнеслись к увиденному благосклонно, а окончательно принять картину решили 21 апреля 1984 года – комиссия Госкино должна была приехать на «Мосфильм» и провести таким образом Ленинский субботник.

Сейчас понимаю, что складывалось всё слишком благополучно, а у меня так не бывает. Надо было ожидать какой-то катастрофы, а я расслабился и спокойно плыл по течению.

В назначенный день, пребывая в самом благодушном настроении, я показал «Любовь и голуби» руководству Госкино, после просмотра собрались в директорском зале. Главным в комиссии был заместитель Ермаша – Борис Владимирович Павлёнок, он и взял слово: ««Мы эту картину ни в коем случае не примем! В таком виде она существовать не может! Садитесь и переделывайте!»

С ходу я даже не понял, о чём речь… Смотрю по сторонам, нахожу взглядом Николая Трофимовича Сизова, директора «Мосфильма», и понимаю: он обескуражен не меньше моего. Павлёнок со всей категоричностью продолжает: «Это пропаганда пьянства! Это вообще бред какой-то! Какими вы изображаете наших тружеников!»

Ошеломлённый, я пытаюсь оправдываться:

– Позвольте, но кино снято по сценарию, на котором стоят ваши подписи! Этот материал был утверждён!..

– Не надо! – отмахивается Павлёнок и поднимается, чтобы уходить. – Дело в интонации!.. Мы знаем, как можно всё вывернуть наизнанку!

41 О попытке всё свалить на худсовет, странной позиции Сахарова, возмущённом Воротникове, шести кружках пива и параллелях с Кустурицей

И сразу же по «Мосфильму» пошёл гул, послышались злорадные комментарии, что, мол, надо Меньшову меньше пить, а Миша Козаков, как мне пересказывали, отреагировал коротко: «Доигрался!»

Мои попытки найти поддержку у Сизова оказались безрезультатными.

– Давай мы соберём худсовет, и он пусть решает, – сказал Николай Трофимович.

Это был традиционный способ снять с себя ответственность, чтобы потом в случае чего сказать режиссёру: «Но это же ваши коллеги-профессионалы так считают!» И действительно, в худсовете уважаемые люди, народные артисты, лауреаты премий – против них не попрёшь.

Собралось на худсовет довольно много народу, в том числе, разумеется, классики советского кино. Пришёл и Алексей Сахаров, он занимал тогда должность художественного руководителя Второго творческого объединения, а мы были с ним ещё со времён фильма «Человек на своём месте» в прекрасных отношениях, можно сказать, корешами. Смотрю: Лёша как-то очень настороженно по сторонам оглядывается, а потом выступил с хвалебной речью, и мне показалось, Сизова такая реакция удивила.

Юлий Яковлевич Райзман сказал: «Прекрасная, смешная, умная картина, я так смеялся, такое получил удовольствие!» Василий Ордынский взялся рассуждать масштабно: «Нужны герои! Нашему кино нужны новые герои! И вот этот Вася как раз и есть новый герой! Это человек, которому можно подражать!». Григорий Чухрай тоже нашёл добрые слова для картины, и только Александр Зархи с какой-то невероятной злобой возмутился, дескать, это глумление, это ужасно, чем вызвал неодобрительные реплики своих маститых коллег.