Но доставалось от Людмилы Марковны не только режиссёрам. История с её участием в рязановском «Жестоком романсе» стала легендой – неосуществлённые роли известных артистов довольно часто становятся поводом для мифотворчества. В итоговой версии картины Гурченко отсутствует, потому что сыгранная ею роль провинциальной актрисы не уместилась, и этот факт известен довольно широко. Мало кто знает, как доставалось от Людмилы Марковны Ларисе Гузеевой. Рассказывают, что Гурченко её просто терроризировала, чуть ли не в глаза говорила молодой актрисе, что она бездарна, и той нужно было каждый раз собраться и выходить на площадку после напутственных слов знаменитой коллеги…
У Тодоровского с Гурченко кончилось тем, что они стали лучшими друзьями, но эта метаморфоза случилась вовсе не на картине, а гораздо позже, когда стало ясно, что фильм оказался успешным. Людмила Марковна ухо держала востро и сети раскидывала широко. Помню, мы устроили банкет по случаю выхода в прокат кино «Москва слезам не верит», и там незвано, нежданно и негаданно объявилась Гурченко – впорхнула, поздравила с премьерой, потанцевала со мной и исчезла как дым, как утренний туман. С одной стороны, это она мне орден от себя выдала, с другой, закинула невод в расчёте на будущее.
Надо сказать, она умела увидеть талант и ценила его, кажется, вполне искренне. Ко мне Людмила Марковна, что называется, прониклась. Наверное, потому, что на съёмочной площадке я всё время подкидывал для неё что-нибудь интересное, показывал какие-то яркие решения, и она охотно схватывала, сама загоралась, придумывала репризы, предлагала остроумные ходы, и я не отказывался от сотрудничества, многое принимал и хохотал, глядя на неё, больше всех. На черновой фонограмме мой смех то и дело перекрывает реплики Людмилы Марковны, я прыскаю, хихикаю, хохочу, и вовсе не для того, чтобы подбодрить исполнителя, просто не могу сдержаться.
Декорацию, повторяющую стену Васиного дома, мы привезли с собой в Батуми, установили на пирсе, и Саше Михайлову предстояло выпасть из двери в пятнадцатиградусное Чёрное море. Под водой ждали водолазы, которые должны были Сашу раздеть, и он выныривал в семейных трусах на поверхность, где уже плавала Раиса Захаровна. Надо сказать, что Гурченко человек, конечно, сложный, но самоотверженный. И много чего могла вытерпеть ради роли, но вот холода она просто не переносила. Видимо, ещё со времён войны намёрзлась в оккупированном Харькове, а тут надо в ноябре изображать летний отдых. Вокруг неё мы запустили массовку из специально подобранных «моржей», и после первого дубля Гурченко жалобно спросила:
– Я надеюсь, второго не будет?..
Пришлось разочаровать:
– Люся, надежды нет – будет, у нас плёнка «Свема»…
Советская плёнка часто бывала с браком, и, чтобы избежать царапин или каких-нибудь других артефактов на изображении, приходилось снимать несколько дублей.
Людмила Марковна мужественно вынесла три дубля, во время одного из которых едва не утопили Сашу Михайлова, потому что у него никак не снимался галстук, и водолазы настойчиво пытались ослабить узел, пока Саша, уже задыхаясь, не стал отбиваться от них ногами и еле-еле всё-таки вырвался.
Аттракцион получился эффектный, потому что снималось всё одним кадром, и когда Гурченко с Михайловым вылезали на пирс, а потом шли к берегу, круговая панорама удостоверяла, что никакой декорации нет – фальшивая стена дома уже была спрятана. Фокус был лихо придуман и точно реализован после тщательной подготовки.
Ещё один важный эпизод я предложил снять в Ессентуках – вспомнил, как во времена своей работы в Ставропольском театре мы гастролировали по курортным городам края, и там я увидел «Цандеровский институт механотерапии», построенный по немецкому проекту ещё в 1902 году, с уникальными гимнастическими залами, тренажёрами, которые приводил в движение паровой двигатель в подвале здания. «Механотерапия» применялась для лечения тех самых «органов движения», которые неоднократно упоминаются в сценарии. Дирекции нашей пришлось туго: поездку в Ессентуки не так-то просто было организовать, но, на моё счастье, с картины «Любовь и голуби» я начал сотрудничество с Сашей Литвиновым, который не только стал моим директором на всех последующих фильмах, но и настоящим товарищем. Впервые я столкнулся с ситуацией, когда директор не ищет отговорок, не поглощён исключительно экономией сил и средств, а увлечённо и заинтересованно помогает в творчестве. И мы отправились в Ессентуки ради эпизода, где Вася Кузякин скачет на механическом верблюде, а Раиса Захаровна гарцует на тренажёре-лошади, рассказывая наивному собеседнику о гуманоидах. Казалось бы – несколько смешных деталей, но как они обогатили картину! И я не услышал от директора: «Нет, мы не можем, это слишком дорого». Саша оказался профессионалом совершенно другого склада. Прежде он работал заместителем директора на фильме Бондарчука «Красные колокола», опыт получил богатый, а картина «Любовь и голуби» стала для него первой самостоятельной работой.