Судьба протягивает руку

Сообразив, что номер с худсоветом не прошёл, что щеголять стенограммой этого заседания не получится, Николай Трофимович предложил мне, как нечто само собой разумеющееся:

– Ну ладно, ты там посмотри, чего можно убрать… Выпивку урежь хотя бы…

Я говорю:

– Ничего нельзя убрать, Николай Трофимович… Можно было бы обсуждать изменения, если бы мне выделили бюджет на пересъёмку, да и в этом случае, боюсь, ничего бы не вышло. У нас весь сюжет на этом держится – не только дядя Митя, но и знакомство Васи с Раисой Захаровной. Это просто невозможно изъять из картины… Бутылку из кадра я никак не смогу убрать…

– Ну, я не знаю… Хотя бы там, где пиво пьют, убери…

Таким было единственное конкретное указание от начальства по переделке.

Объяснение этому сумасшедшему дому нашлось позже. Выяснилось, что картина «Любовь и голуби», что называется, попала под раздачу. Дело в том, что председателю Госкино Филиппу Тимофеевичу Ермашу позвонил председатель Совета министров РСФСР Виталий Иванович Воротников и устроил разнос. Ему по распространённой традиции как члену Политбюро привезли на дачу новые фильмы, и он посмотрел только что сделанную картину «Ольга и Константин»… И пришёл в ужас.

Сценарий этого кино мне попадался – Вере предлагали там главную роль, от чего она прозорливо отказалась, и в итоге сыграла в фильме Светлана Крючкова. История мне показалась абсолютной лабудой, да к тому же ещё и удивительно скучной. Главный герой (Вахтанг Кикабидзе) едет в поезде и, заметив на одной из провинциальных станций симпатичную женщину, выходит с вещами из вагона, и маловразумительная мелодраматическая линия приводит в конце концов к свадьбе, грузин-шофёр женится на русской доярке.

Однако крупного советского чиновника возмутил вовсе не надуманный сюжет. Посмотрев в кругу семьи новый фильм, Воротников сразу же позвонил Ермашу: «Мы не успеваем строить интернаты для детей-инвалидов, которые рождаются от алкоголиков, не знаем куда их распределять и что с ними делать, а у тебя весь фильм то шампанское глушат, то вино, то ещё чего-нибудь…»

И ведь действительно, это была страшная проблема. Я помню, как во время своей первой поездки в Карелию увидел в одном из городков такой интернат. Это было невыносимое зрелище – я наблюдал из-за забора, как вывели на улицу человек двадцать больных детишек для занятий физкультурой…

«Вы делаете кино, которое пропагандирует пьянство…» – возмущался Воротников. И хотя по отношению к фильму «Ольга и Константин» такой вердикт был, безусловно, преувеличением, его пустили по третьей категории и начали мини-кампанию в кинематографе, жертвой которой предстояло стать картине «Любовь и голуби».

Сигнал от члена Политбюро пошёл в Госкино, оттуда – на киностудию. Сизов требовал от меня переделок, я отказывался, прекрасно понимая, что избавиться от выпивки в отснятом материале невозможно, даже если задаться такой целью.

– Вы будете переделывать? – спросил Сизов, вызвав меня в очередной раз.

– Не буду… Я вообще не понимаю, что вы от меня хотите.

– Ладно, тогда мы вас отстраняем от картины…

Надо сказать, что я совершенно не умел за себя постоять, да и сейчас, в общем-то, не умею. Хотя, конечно, с «Оскаром» наперевес можно было в 1984 году идти на штурм любой самой высокой инстанции. На фоне историй с «невозвращенцами», на фоне громких диссидентских акций перспектива скандала с режиссёром-оскароносцем наверняка заставила бы начальство задуматься. Но мне даже не приходило в голову добиваться справедливости, шантажировать, ходить по кабинетам. Я покорно наблюдал со стороны, как моего товарища Лёшу Сахарова назначают художественным руководителем фильма «Любовь и голуби», и он вместе с редактором Людмилой Шмугляковой занимается переделкой моей картины.

Несколько раз Людмила Филипповна прибегала ко мне:

– Володя, ну всё-таки, может быть, вы сами что-то переделаете?

Они, видимо, думали, что я ломаюсь, но я совершенно искренне отвечал:

– Я не могу ничего переделывать, потому что это невозможно.

– Ну вот же Лёша сейчас сидит, пытается…

– Ничего у него не выйдет.

– Правда, мы смотрим – это так талантливо, так талантливо!

– Вот видите – талантливо, а вы хотите переделывать…

Плачет, но убегает в монтажную, стыдится, но продолжает делать, что приказали…

Я её не осуждаю, а вот Лёшу Сахарова не понимал и тогда, и до сих пор понять не могу. Зачем он за это взялся?.. С Лёшей несколько лет после этой истории я не здоровался…

Картину переделывали, а я места себе не находил, выкуривал по две пачки сигарет, и не каких-нибудь американских, которых хватает на три затяжки, а настоящих, наших. Я знал, что моё кино уродуют, и успокаивало единственное: задачу решить невозможно. Есть вариант – запретить фильм, или можно снять другой, но из имеющегося материала ничего компромиссного создать не получится, и это объективный факт.