Судьба протягивает руку

Эту мысль я встречал у Толстого: талант в буквальном смысле заставляет человека двигаться по единственно верному пути. И я в своей жизни неоднократно убеждался, что так оно и бывает: попытка свернуть со столбовой дороги заканчивалась возникновением какой-нибудь непреодолимой преграды. Я вовсе не имею в виду, что картина о войне у меня бы не получилась. Я был молод, полон сил и наверняка мог решить сложную в организационном плане задачу – всё-таки нужно было воссоздавать Москву 1942 года. Я хорошо чувствовал литературный материал, знал, как сделать из него настоящее кино, но судьба по неведомым мне расчётам такой возможности не предоставила.

То, что экранизировать «Отпуск по ранению» мне не дадут, стало ясно не сразу. Ермаш, рассказав о Ростоцком, всё-таки оставил призрачные надежды, но вскоре было сказано со всей определённостью: «Будет снимать Станислав Иосифович». И тогда, глядя в глаза Ермашу, я ответил: «Вот увидите, ничего из этого не получится…»

И действительно, не получилось. Кондратьев сценарием Ростоцкого остался недоволен и кино снимать запретил – немыслимое оскорбление для маститого режиссёра. А в 1989-м «Отпуск по ранению» экранизировал Станислав Говорухин. Фильм вышел под названием «Брызги шампанского», правда, получился он совершенно проходным, не оставив заметного следа в истории нашего кино. В 1993-м Вячеслава Кондратьева не стало: он покончил жизнь самоубийством.

Картина «Любовь и голуби» датирована 1984 годом, а в 1985-м начался период истории, который вошёл в учебники под названием «перестройка». Конечно, понятие это ни в малейшей степени не соответствует сути произошедших в стране событий, это была контрреволюция или, если угодно, революция, в результате которой возник другой общественный строй. Многие не поняли, что речь идёт о фундаментальных изменениях, ибо пребывали в состоянии эйфории. Эйфорическое чувство охватило большинство советских людей, правда, сроки пребывания в этом состоянии разнились. Кому-то, из породы особенно прозорливых, хватило квартала, другие управились за год, третьи опомнились, лишь увидев по телевизору, как опускается красное знамя со шпиля Сенатского дворца в Кремле. Кто-то до сих пор убеждён, что перестройка была необходима, и отстаивает её идеалы.

В сознании советских людей сложился канонический образ революции как народного восстания. А в том, что предстало под маркой «перестройка», распознать революционные преобразования было трудно. Видимо, революция каждый раз принимает новые формы, да к тому же в этот раз она была осуществлена «верхами».

Позже я пришёл к выводу, что в осмыслении какой бы то ни было революции самое правильное – с холодным рассудком фиксировать очерёдность событий, отмечать факты. Морализаторство неуместно, говорить о «подлости» – бесполезно, потому что во время революции торжествует релятивизм, принцип непознаваемости явлений, мир стремительно меняется, и человек инстинктивно пытается приспособиться к новым условиям. Вопрос – каким образом он приспосабливается. С лёгкостью мимикрирующий человек – ни плох, ни хорош, но, безусловно, опасен. Особенно если речь идёт о тех, кто был органичной частью разрушающегося прошлого. Например, тот же Ельцин органично вписывался в советскую систему. Ельцин – из разряда руководителей, главный метод которых – накачка или, как сейчас бы сказали, психологический прессинг, когда подчинённого вызывают на ковёр, чтобы ошеломить фразой: «Ты у меня партбилет на стол положишь!» Вот он – последний аргумент из арсенала секретаря райкома, горкома, обкома. На вершину иерархии продвигались именно такие кадры – начальники с крутым нравом, способные подавлять, психологически доминировать и с помощью нехитрого набора приёмов добиваться результата. Вовсе не обязательно вникать в детали, когда у тебя в загашнике возможность отобрать партбилет – ори, требуй выполнить намеченное в срок. А если станут оправдываться, объяснять обстоятельства – нету, к примеру, гвоздей, – шантажируй, взывай к партийной совести, и подчинённый обязательно разобьётся в лепёшку, даже украдёт эти злосчастные гвозди, но задание выполнит.

Не растрачиваясь особо на эмоции, можно отметить важный итог перестройки: большинство выращенных советской системой партийных и комсомольских руководителей в итоге оказались предателями. А те, кто вроде бы не предал и на первых порах даже осуждал предавших, спустя какое-то время приспособились к новым условиям, получили хлебные должности при новой власти. Однако революция – это время парадоксов, и тот, кто остаётся на твердокаменных позициях, фанатично цепляясь за прежние устои, тоже не выглядит безупречно.