Судьба протягивает руку

Иногда до меня доносились слухи о происходящем на студии, но ничего определённого о судьбе картины известно не было. Я наотрез отказался принимать какое-либо участие в переделке, но однажды обманным путём меня заманили в Госкино. Уже не помню под каким предлогом один из редакторов провернул эту операцию, позвал для какого-то отвлечённого разговора и вдруг предлагает:

– А давай пойдём посмотрим, что получилось…

– В смысле – «что получилось»? – спрашиваю я, а когда доходит, зачем меня вызвали, отказываюсь. – Нет, я не пойду, я не буду это смотреть, для меня это принципиально…

– Ну ладно, что ты в самом деле… Чего уж теперь… Пойдём, посмотришь, поставишь оценку сделанной работе…

– Нет, не пойду…

Но всё-таки меня уговорили, кто-то ещё из начальства подключился к увещеваниям, взяли под белы ручки и привели в маленький просмотровый зал человек на тридцать, а там уже и Лёша Сахаров, и Павлёнок, и Ермаш, и несколько режиссёров с «Мосфильма», в том числе Райзман.

Начинается показ новой версии картины «Любовь и голуби», на экране – полнейшая ахинея. Разумеется, ничего исправить не удалось, а потому весь сеанс проходит в гробовом молчании и только в конце вздох разочарования в качестве оценки проделанной Сахаровым работы.

Ермаш говорит, обернувшись ко мне:

– Ну, что скажешь?

– Вы же сами видели, ничего нельзя сделать…

– Ну и как будем выходить из ситуации?

– Никак, Филипп Тимофеевич, это исправить невозможно.

– Ты что, совсем ничего не исправишь?

– Ну, если настаиваете, уберу эпизод с пивом.

– Ладно, хотя бы это сделай… И ещё кусок с пьяной Гурченко на берегу моря подрежь…

Гурченко я оставил, а вырезал только один, но очень смешной эпизод. На пристани остаются не выпитые дядей Митей и Васей Кузякиным шесть кружек пива, и к этому бесхозному богатству подходил субтильный мужичок, присаживался и опорожнял друг за другом все шесть кружек, причём снято это было одним кадром. Мужичка мы этого специально искали, потому что нужен был человек с особым даром, не всякий такой литраж осилит. Но в итоговом варианте остался от этого шикарного эпизода только один первый глоток.

Помню, когда Ермаш стал настаивать, чтобы этот кусок вырезали, вступился Райзман.

– Да вы что! Это же очень смешно! Зачем это убирать, зачем?

– Знаете, Юлий Яковлевич, – отреагировал Ермаш, – давайте всё-таки не развращать молодого режиссёра. Дайте ему возможность осознать свои ошибки. Давайте его поставим на место немножко…

И фрагмент с пивом я убрал, о чем жалею, конечно. Надо было упереться, потому что ничего бы они мне не сделали, нервы бы потрепали и всё.

Когда выплачивали постановочные, с меня удержали 10 %. У Саши Литвинова вычли 25 %, предъявили претензии директору:

– А почему у вас перерасход?

Саша ответил:

– Как почему? Вы же сами три месяца не принимали картину…

– Пишите объяснительную.

Саша Литвинов повёл себя очень достойно, написал, что перерасход образовался, потому что картина была сдана с опозданием, из-за чего не смогли вовремя распустить группу, а задержка со сдачей картины случилась из-за непринципиальной позиции руководства студии.

Но в любом случае фильму была уготована незавидная прокатная судьба: картине дали вторую категорию и даже после очень приличных сборов не повысили до первой. «Любовь и голуби» выпустили почти без рекламы, и только молва обеспечила посещаемость. Картина несколько лет добирала зрителя, не сходила с экранов, залы были заполнены, и кассу в итоге собрала более чем приличную, фильм посмотрело 45 миллионов зрителей.

Если бы картина «Любовь и голуби» представляла СССР на серьёзном фестивале, будь то Канны или Венеция, убеждён, её удостоили бы самых высоких наград. Но нас отправили на скромный фестиваль комедийных фильмов в испанском Торремолиносе, где мы безоговорочно получили главный приз и массу комплиментов. В том, что наше кино мог ожидать более заметный международный успех, убеждает и судьба Кустурицы, который вошёл в моду лет через пять. Если говорить об эстетике и жанровых особенностях, то талантливый югославский режиссёр вовсе не выглядит первооткрывателем направления. Думаю, фильм «Любовь и голуби» мог бы наделать шуму «на международной арене», особенно учитывая, что у меня в послужном списке уже имелся «Оскар», но, к сожалению, не сложилось.

42 О том, как трудно было уговорить Вячеслава Кондратьева, о языческом мировоззрении, перестроечной эйфории и судьбоносном V съезде кинематографистов