47
О белых пятнах биографии, постмодернизме, лучших ролях Веры Алентовой, французском акценте Лобоцкого, исторической неизбежности и абсолютной свободе
Удивительно, но когда вспоминаю прошлое, мне кажется, что жизнь была сконцентрирована исключительно вокруг снятых фильмов, а ведь их не так много, а значит, из поля зрения выпадают не просто отдельные годы, а целые пятилетки, десятилетия. Что же я делал в это время? Оглядываешься назад, и белые пятна биографии выглядят устрашающе, и невольно задумываешься об упущенных возможностях, хотя, с другой стороны, я ведь работал: участвовал в телепроектах, выступал перед зрителями, ездил на фестивали, прочитал огромное количество книг, увидел множество картин и спектаклей, преподавал во ВГИКе, играл в театре, много снимался, особенно после нашумевшего «Ночного дозора». Но, видимо, это удел режиссёра – жить от фильма к фильму. В промежутках между картинами умещаются подробности быта, малоинтересные для широкой публики, и нереализованные замыслы, которые, по большому счёту, никого особо не волнуют. Главное, то, что останется в истории, зафиксировано на плёнке.
Окончив «Ширли-мырли», я снова начал искать материал для кино, по-прежнему хотел высказаться о временах перестройки, порассуждать о причинах распада СССР. Потребность в гражданском высказывании подогревалась прессой, телевидением, где история моей Родины, Советского Союза, представлялась упрощённо, глумливо, лживо. Кроме того, я продолжал следить за книжными новинками, надеясь найти в современной литературе достойную основу для фильма, однако чего-то по-настоящему стоящего не попадалось. Наступала эпоха постмодернизма, а в кино этот художественный метод не срабатывает. Постмодернистская литература эксплуатирует чужое, наработанное предшественниками, а потому изначально вторична, но если в прозе можно спрятаться за стилистическими эффектами, то в кино необходимо «мясо» – сюжет, история, герои, характеры, новизна. В кино постмодернизм выглядит мятым паром.
И всё-таки я честно пытался рассмотреть в мутном потоке литературных новинок что-то стоящее. Помню, познакомился с Сорокиным, правда, личное общение не добавило ему очков. Решительно не понимаю тех, кто его экранизирует. Каждой новой картине по сорокинским книжкам раздавалось столько авансов, публику с головой накрывала волна благожелательных отзывов, но итог каждый раз один – провал, завоевать зрителя не получалось. Так постепенно и отвадили у нас народ от отечественного кинематографа. Люди перестали ходить в кино не только потому, что многие кинотеатры закрылись, – им просто нечего было смотреть.
В поисках материала я хватался за любую призрачную надежду: прочту что-нибудь мало-мальски заслуживающее внимания и сразу ищу номер телефона, созваниваюсь с автором, договариваюсь о встрече. Так, без каких-либо последствий, познакомился с Галковским, который увлёк меня на какое-то время, но и в этом случае пришлось иметь дело с постмодернистской эстетикой. Она оказалась такой заразительной, что даже в детективный жанр проникла. Акунин ведь тоже постмодернист: читаешь его, принимаешь всё за чистую монету, но в какой-то момент он обязательно проколется, собьётся на цитирование. Начал я «Шпионский роман» читать, умиляясь, как же всё замечательно у него закручивается, был заинтригован, пытался по ходу повествования предугадать, каким же образом автор выйдет из положения… А никаким не выйдет! Собьётся на штампы, почерпнутые из классики жанра, чуть ли не из «Места встречи изменить нельзя».
Вспомнить, откуда берётся замысел новой вещи, не так легко, порой невозможно. Из какой завязи возникает намерение – чаще всего вопрос на засыпку. Так я не могу объяснить, с чего это мне пришло в голову снять любовную историю, причём не простую, а с закавыкой. Я задумал сочинять сценарий, в основе которого роман тёщи с зятем, и не просто какая-то интрижка, а настоящая мощная страсть.
Помню, отдыхал в Адлере, по вечерам выходил гулять с собакой, она лежала у ног, пока я сидел на скамейке и строчил страницу за страницей. Набралось в итоге сорок две – подробный синопсис фильма, рассчитанный на актрису Алентову. Главной героине, я думал, чуть за сорок, а зятю – лет тридцать.
Стал проверять на первых читателях, говорят – интересно, правда, коллизия отношений между тёщей и зятем воспринималась с опаской. Но я вполне осознанно хотел погрузить героев в сложные обстоятельства, показать историю, выходящую за рамки обыденности.