Судьба убийцы

– И поэтому, надо полагать, ты не можешь сказать мне, что еще ты видел во сне, и предупредить меня, как нам следует поступать дальше. Все должно оставаться на твое усмотрение.

Шут положил руки в перчатках на планшир.

– Да, – тихо сказал он.

– Чушь собачья! – порывисто заявил Пер. Спарк потрясенно посмотрела на него и с упреком пихнула локтем в бок. Он сердито глянул на нее. – А что? Это неправильно. Друзья так не поступают.

– Персивиранс, довольно, – тихо сказал я.

Лант вздохнул:

– Может, нам стоит пройти на бак и выяснить, что происходит?

Он повернулся и пошел в сторону носа, мы побрели следом. Мне не очень-то хотелось идти туда. Корабль гудел от горя, я чувствовал его рыдания всем существом. Пришлось приостановиться, чтобы укрепить свои стены, прежде чем двинуться за остальными под руку с Янтарь.

Шут проговорил – так тихо, что ушедшие вперед вряд ли могли его слышать:

– Я не стану просить прощения, Фитц. Не могу же я раскаиваться, когда делаю то, что должен сделать.

– Не уверен, что это так уж верно, – отозвался я.

На моей памяти я много раз делал то, что должен был сделать, и очень часто сожалел об этом.

– Мне пришлось бы раскаиваться куда горше, и тебе тоже, если бы я стал придавать больше значения твоим чувствам, чем тому, как нам попасть в Клеррес и спасти Би.

– Спасти Би… – Эти его слова были как кусок мяса, подвешенный перед носом оголодавшего пса. Я устал и был совершенно измучен виной и горем Совершенного. – А я думал, твой великий замысел состоит в том, чтобы уничтожить Клеррес и убить как можно больше его обитателей. Моими руками.

– Ты злишься.

Когда он произнес это, я понял, что это правда, и мне стало стыдно. Но от этого я разозлился только еще больше.

– Да, – признал я. – Это… Я так дела не делаю, Шут. Если я убиваю, я делаю это наверняка. Я знаю, кто моя жертва, знаю, где ее искать и как прикончить. А это все… безумие. Я направляюсь в места, которых не знаю, чтобы убить людей, о которых тоже почти ничего не знаю, и вдобавок я вынужден защищать нескольких незваных попутчиков. А теперь выясняется, что я танцую под твою дудку, под музыку, которой не слышу. Скажи мне вот что, Шут. Я выйду живым из этой переделки? А мальчишка? А Лант вернется к Чейду? И застанет ли он отца на этом свете? Спарк умрет или будет жить? А ты?

– Одни события вероятнее других, – тихо проговорил он. – И все они танцуют и вертятся, как монетка, закрученная на столе волчком. Ветер, поднявший пыль, дождливый день, отлив чуть ниже обычного: любая подобная мелочь может изменить все. Ты ведь сам знаешь, что это правда! Все, что мне остается, – это вглядываться в туман и говорить: «Кажется, вот в этом направлении путь свободен». И я говорю тебе: если мы хотим застать Би живой, нам лучше всего оставаться на этом корабле, пока он не прибудет в Клеррес.

Мое самолюбие бунтовало, но отцовские чувства взяли верх. Что бы я только не отдал за то, чтобы сделать хоть немного больше шанс спасти Би! Чтобы держать ее на руках, защищать ее… Чтобы сказать ей, как сильно я казнил себя за то, что не уберег ее… Чтобы пообещать, что больше никогда не брошу, что всегда буду рядом, буду хранить ее…

Остальные ждали нас. Янтарь сжала мою руку, и я повел их вперед, на бак. Мои спутники пристроились следом. Нет, не спутники – мое войско. Мой отряд стражи, который я должен защищать, ведя навстречу тому, о чем не имею представления.

Янтарь тихо спросила:

– Слева горит какой-то яркий свет?

– Это фонарь на носу «Проказницы». Он очень яркий.

Люди у нее на палубе о чем-то спорили. Я мало что смог разобрать, но расслышал слово «якорь» и отрывистый приказ вытащить кого-то там из койки.

Янтарь обратила лицо к свету и широко распахнула светло-золотые глаза. Губы ее изогнулись в легкой полуулыбке. Бледное лицо напомнило мне луну в ночи.

Она сказала:

– Я чувствую его. Мои глаза видят все лучше, Фитц. Так медленно… Но я верю, что зрение восстанавливается.

– Это было бы хорошо, – сказал я, но подумал, не обманывает ли она себя.

Тем временем у нас на полубаке голоса звучали то громче, то тише. Вот что-то запальчиво крикнула Альтия, но слов я не разобрал. Мы стояли слишком далеко, между нами и спорщиками толпилось много матросов.

Ответом Альтии были слова Совершенного:

– Нет, уж ты-то должна знать, что я – не Кеннит, и Кеннит не просит об этом. Разве Проказница – это твой отец или бабка? Конечно нет! Это требование исходит не от Кеннита. Этого хочу я, Совершенный! Корабль, сделанный из убитых драконов, принятый в семью удачнинских торговцев и порабощенный ими. Меня, нас никто не спрашивал! У нас не было выбора, кого любить, когда Ладлаки вливали свою кровь и души в кости нашей палубы! И я не прошу, я требую! Разве у меня нет права на него? Такого же права, какое было у его предков на меня? Разве это не справедливо?

– Это справедливо! – раздался женский голос, чистый и выразительный.

Проказница. Тут наконец у меня в голове сложилась мозаика, и я понял, что происходит: второй живой корабль приближался к нам, волоча якорь, не для того, чтобы лучше слышать спор, но чтобы вмешаться в него.