Судьбы иосифлянских пастырей

На основании этих показаний работники районного отделения НКВД в сентябре-октябре 1937 г. арестовали всех известных им священнослужителей (кроме отца Алексия) и церковных активистов. В общей сложности в Боровичскую тюрьму был помещен 31 человек, из всех арестованных стали «выбивать» признания в антисоветской деятельности. О. Викторина допрашивали четыре раза, больше чем любого другого, проходящего по данному делу, но сломить батюшку мучителям не удалось. На первом допросе 7 августа, сообщив краткие биографические сведения, он сказал, что «никаких связей по контрреволюционной работе» у него нет. 12 августа протоиерей на вопрос о частоте встреч со священником Оксочской церкви Феодором Курженковым ответил, что за семь месяцев встречался с ним всего три раза, и никаких контрреволюционных разговоров не имел. Третий допрос состоялся 15 сентября. Согласно его протоколу, о. Викторина четырежды спрашивали о его контрреволюционной деятельности и агитации и каждый раз получали одинаковый лаконичный ответ: «Контрреволюционной работы я не вел». Так же категорично протоиерей отверг и возможность каких-либо контрреволюционных разговоров с И. М. Андреевским, сказав, что знает последнего с 1929 г. как человека, посещавшего его храм в Ленинграде (хотя еще в декабре 1927 г. вместе с Иваном Михайловичем входил в делегацию, ездившую к митр. Сергию). К августу 1937 г. Андреевский был уже уволен с должности главврача интерната, «как не имевший документов», переехал жить в Новгород, и стойкость на допросах о. Викторина, вероятно, спасла ему жизнь[439].

Поняв, что сломить Добронравова им не удастся, органы следствия попытались получить показания на него у свидетелей и других обвиняемых. Церковь на ст. Оксочи, как и все другие в районе, находилась в юрисдикции митр. Сергия (Страгородского), ее священники вместе с о. Викторином не служили, хотя знали его с 1925–1926 гг., и их личные отношения были хорошими. Отцы Феодор Курженков и Иосиф Иномистов на допросах свою вину не признали и ничего об о. Добронравове не сказали. «Сломить» удалось лишь священника Иоанна Филицына, который 12 октября 1937 г. показал: «Мне известно, что кроме указанных мною лиц, как участников нашей контрреволюционной группы, к нашей группе еще примыкал и Добронравов Викторин Михайлович, бывший священник, был судим за контрреволюционную деятельность. Добронравов, вернувшись из лагеря в начале 1937 г., сразу установил с нами связь и вошел в нашу контрреволюционную группу. Причем непосредственную связь Добронравов имел с участником нашей контрреволюционной группы Курженковым Федором, последний неоднократно посещал Добронравова». Однако и Филицын не смог назвать никаких фактов контрреволюционной деятельности о. Викторина «среди населения»[440].

Стремясь получить хоть какие-нибудь «улики», органы следствия с 12 августа по 30 октября допросили о Добронравове пять работников интерната им. Ушинского: двух медсестер, заведующего воспитательной частью, фельдшера и заведующего учебной частью. Первые четыре допроса ничего не дали, свидетели о «контрреволюционной деятельности» о. Викторина не знали и только сообщили, что священник Ф. Курженков ходил к Добронравову за книгами, а тот его при встречах «очень тепло приветствовал». Лишь заведующий учебной частью интерната Обходимов 30 октября показал, что четыре священника и церковный староста якобы образовали в Оксочском сельсовете контрреволюционную группу и собирались в церковной сторожке, при этом Курженков совместно с Добронравовым «обрабатывали работников детдома в антисоветском религиозном духе», в результате чего несколько служащих были вовлечены в церковный хор; Добронравов же «в очень осторожной форме вел контрреволюционную агитацию», заявив как-то раз, «что жить стало тяжело, все куда-то пропало, улучшения жизни не заметно» и т. д.

Получив два «доказательства», органы следствия предъявили их 15 ноября на последнем допросе о. Викторину, но опять ничего не добились. На процитированные показания Филицына батюшка ответил: «Хотя я и встречался с Курженковым Федором, но в контрреволюционную группу я, Добронравов, не входил», а по поводу утверждений заведующего учебной частью сказал: «Обходимова Алексея я лично знаю, имел с ним разговор по службе, но контрреволюционных взглядов я никогда Обходимову не высказывал». Больше ничего следователям добиться не удалось[441].