Судьбы передвижников

Энергичная пышнотелая Наталья Борисовна со всей решимостью своего принципиального характера взялась за устройство «правильной», по её мнению, совместной жизни с Репиным и совсем не смущалась тем обстоятельством, что для большинства знакомых художника представлялась партией для него по меньшей мере странной. «Она была малопривлекательна, – отзывалась о Наталье Борисовне Татьяна Львовна Толстая, хорошо знавшая Репина. – Громоздкая – рядом с ней И. Е. казался особенно миниатюрным, – белёсая, похожая лицом на плохо выпеченную булку, с маленькими глазами. В её наружности при этом не было ни следа того очарования, которое часто заставляет некрасивые лица быть обаятельными. Меня поразило в ней одно свойство: она всё время была очень оживлена, много говорила, даже тогда, когда И. Е. совсем уже замолкал, стараясь, видимо, блеснуть. Но при наружном оживлении в ней совершенно не чувствовалось оживления внутреннего, водянистые глаза её не меняли выражения, а улыбка – не улыбалась. И. Е. был точно сконфужен при ней, она же вполне владела собой».

Художник и его Муза, которую он часто вдохновенно писал и о которой мог говорить только в высокопарных выражениях, всё свободное время проводили вместе. Без супруги Илья Ефимович уже не появлялся в обществе. В. Стасов не без раздражения писал своему брату: «Репин ни на шаг от своей Нордманши (вот-то чудеса: уж подлинно, ни рожи ни кожи, – ни красивости, ни ума, ни дарования, просто ровно ничего, а он словно пришит у ней к юбке)». Что касается дарований, то тут великий критик явно погорячился – Наталья Борисовна была, без сомнения, женщиной талантливой. Сама она в этом не сомневалась и вовсе не собиралась посвящать свою жизнь служению славе Репина. Быть в центре внимания она обожала, одним словом, представляла собой полную противоположность Вере Алексеевне.

Дабы многочисленные гости не отвлекали Репина от работы, Наталья Борисовна установила для визитов один день недели. По средам – в день приёма гостей – Илья Ефимович, завершив утреннюю работу, облачался в предназначенный для особых случаев костюм и в ожидании первых экипажей, доставлявших петербургских друзей и знакомых от станции до ворот Пенат, прогуливался в саду. Гостей не уставала удивлять нарочитая демократичность жизни, организованной в доме художника, яркой иллюстрацией которой служили странные объявления, предназначенные для всех, кто переступал порог супружеского гнезда: «Не ждите прислуги, её нет», «Всё делайте сами», «Прислуга – позор человечества». Наталья Борисовна отвергала подчинённое положение прислуги, обращалась с нею на «вы» и, выдавая за гостей, во время многолюдных трапез сажала за общий стол. Специально сконструированный, вертящийся, он позволял самостоятельно дотянуться до любого блюда.

Между тем себя госпожа Нордман ведением домашнего хозяйства не утруждала, и прислуга всё же старательно исполняла свои обязанности, только за закрытыми дверями. Кстати, угощения в Пенатах тоже немало шокировали визитёров. Убеждённая вегетарианка, хозяйка дома пропагандировала морковные котлеты, мочёные яблоки, куропатку из репы, ставший притчей во языцех «суп из сена», и гостям ничего не оставалось, как предусмотрительно утолять голод непосредственно перед посещением усадьбы. Рядом с Натальей Борисовной Репин тоже послушно придерживался вегетарианской диеты, но за пределами Пенат быстро о ней забывал. Да что Репин, поговаривали, что сама писательница могла в уединении побаловать себя бутербродами с ветчиной, но, скорее всего, то были злобные наветы на чудаковатую хозяйку.

Общаясь с гостями, Илья Ефимович старался оставаться в тени, всё внимание сосредотачивая на собеседнике. Не слишком хорошо знавшие художника склонны были видеть в чрезмерной эмоциональной открытости и высоком градусе доброжелательности Репина откровенную фальшь, хотя на самом деле неискренность была глубоко чужда художнику. Жизнелюбивый Илья Ефимович был очень терпимым, если, конечно, не предпринимались попытки низвергнуть свято им исповедуемые художественные принципы, и тогда благостное репинское расположение тут же сменялось резкими интонациями несогласия. В Пенатах звучали голоса писателей, учёных, артистов, в том числе Алексея Максимовича Горького, Владимира Стасова, Александра Куприна, Леонида Андреева, Ивана Тарханова, академика Владимира Бехтерева, многих других. А пытливый Илья Ефимович, не знавший удержу в стремлении к знаниям, погружался в блаженную для него стихию общения с талантливыми людьми.