Судьбы передвижников

Между тем «Ермак» буквально «задыхался» в тесной для такого большого полотна квартирке художника. Осенью 1894 года ему было предоставлено просторное помещение – зал Исторического музея, но даже здесь Сурикову удавалось сохранять таинство работы над картиной. Вход в зал-мастерскую охранял большой висячий дверной замок.

Одним из первых, кто увидел оконченную картину, стал Михаил Нестеров. Мнение этого умного человека и тонкого художника имело значение для Василия Ивановича, и Суриков удовлетворённо наблюдал, с какой неподдельной заинтересованностью блуждал взор Нестерова по холсту с ещё не просохшими красками.

На 23-ю Передвижную выставку 1895 года «Покорение Сибири Ермаком» явилось торжественно. На обеде передвижников, традиционно устраиваемом после открытия выставок, Василия Ивановича чествовали как победителя, аплодируя его успеху. Некоторым критикам не понравился, правда, мрачноватый колор картины, хотя сюжету он вполне соответствовал. И всё же нужно отметить, что Суриков не слишком учитывал химическую совместимость красок, как это делал, скажем, Василий Поленов, поэтому изначально выбранный цвет на его полотнах не всегда сохранялся. К тому же критики и братья по цеху не раз отмечали неряшливость живописи Сурикова, его широкий грубый мазок, не всегда строгое следование законам перспективы и были склонны объяснять эти вольности профессиональными промахами, что, конечно, не соответствовало реальному положению дел. Прекрасно подготовленный академической школой художник, страстно выплёскивая на огромные холсты мощь своих исторических фантазий, смело приносил художественные каноны в жертву общей выразительности, виртуозно связывая фигуры в сложные, драматически напряжённые композиции.

Как говорил Михаил Нестеров, «Суриков в хорошем и великом, равно как и в несуразном, был самим собой. Был свободен». Ему вторил Александр Бенуа, утверждая, что Василий Иванович творил «единственно охваченный вдохновением, выражая лишь самого себя, не глядя ни на какие теории и принципы». Доводы брюзжащих критиков Василий Иванович отметал столь же непоколебимо, как творил и жил: «Они вот всё пишут, теорию выставляют: делай так-то и так, а теория их вся задним числом пишется. Каждый художник по-своему творит, а они уже из готового выводы делают и теорию сочиняют. Новая сила народится, перевернёт всю их теорию, и критикам опять приходится приспособляться, новую теорию писать. И так без конца».

Время демонстрации «Покорения Сибири Ермаком» совпало с трёхсотлетием изображённого на картине события. В силу этого или отвлечённого от юбилейной даты обстоятельства, но масштабную работу Сурикова приобрела императорская чета. Звание академика, полученное художником в том же, 1895 году открывало ему широкие возможности для педагогической деятельности, и действительно, профессорство ему предлагали неоднократно. Только вот Василий Иванович с тем же упорством отказывался, считая для себя «свободу выше всего». К тому же метод художника не укладывался ни в какие преподавательские теории, приспособленные для передачи опыта ученикам и последователям.

Когда казалось, что черёд «Степана Разина» наконец-то пробил на творческих часах Сурикова, белая полоса признания и успеха сменилась в жизни художника чёрной полосой потери близкого человека. Василий Иванович получил известие о кончине любимой матушки, и глубокая скорбь снова сдавила его сердце железными тисками, вывела из состояния эмоционального равновесия, на время парализовала беспредельное трудолюбие. «Слёзы глаза застилают, – пишет горюющий художник брату. – <…> Я заберусь в угол, да и вою. Ничего, брат, мне не нужно теперь. Ко всему как-то равнодушен стал». И тут же признаётся Александру: «Ты ведь у меня один, кроме детей, на котором мои привязанности».

Вместе с дочками – с ними он почти никогда не расставался – Василий Иванович едет в Красноярск, чтобы поклониться могиле матери. В осиротевшем отчем доме он перебирает в горестной задумчивости гитарные струны и увлекается найденным в домашней библиотеке жизнеописанием генералиссимуса князя Суворова. Уже на обратном пути в Москву художник обдумывает композицию нового полотна, и «Степану Разину» ничего не остаётся, как снова набраться терпения.

Итак, неукротимые творческие побуждения повелели художнику написать исторический переход русской армии через Швейцарские Альпы под предводительством Александра Васильевича Суворова, состоявшийся во время Русско-французской войны 1799 года. Суриков взялся исследовать совсем новую для него историческую реальность. Художник изучает биографию полководца, всматривается во внешний облик генералиссимуса, запечатлённый его современниками, и конечно, предельно внимательно знакомится с военной экипировкой тех лет. Неутомимому живописцу удалось раздобыть образцы подлинного обмундирования суворовской армии, штурмовавшей непреступные Альпы.