Ещё в 1872 году Василий Перов совершил поездку по Уралу, Оренбургской губернии и задумал создать триптих, посвящённый крестьянскому восстанию под предводительством Емельяна Пугачёва. Первая картина должна была раскрыть причины бунта, второй надлежало изобразить само восстание, а третьей – суд Пугачёва над помещиками. Из задуманного цикла Перов написал только два варианта третьей картины, о художественных достоинствах которых трудно говорить в восторженных выражениях. В поздних работах живописца, многие из которых остались незавершёнными, всё менее заметна энергия замысла, исполнения и всё более бросается в глаза суетливая неуверенность. Передвижники эти печальные изменения, конечно, замечают, а Василий Григорьевич нервничает, сердится, ссорится с товарищами, отсылает в Петербург очень резкие по тону письма и в 1877 году выходит из членов ТПХВ.
Религиозные темы овладевают творческим воображением слабеющего художника, но живопись такого рода давалась ему с трудом. Перов сознавал свои неудачи, что крайне негативно отразилось на его характере. Прежде великодушный, обаятельный художник сделался недоверчивым, способным в приступе раздражения уничтожить свои работы, варварски вырезать из них целые куски или поверх одной картины написать другую. Василию Григорьевичу не было и пятидесяти, но выглядел он, по словам Нестерова, «разбитым стариком».
Вконец обессиленного, измученного болезнью Перова лечили лучшие московские врачи, в том числе и его брат Анатолий Григорьевич Криденер. Павел Третьяков предоставил угасающему живописцу свою подмосковную дачу Тарасовку, но пробывшего там недолго художника родственники перевезли в Кузьминки, в имение князя Голицына.
Михаил Нестеров вспоминал:
«Весна, май месяц. Мы, двое учеников, собрались в подмосковные Кузьминки навестить Перова. Хотелось убедиться, так ли плохо дело, как говорят, как пишут о Перове газеты. В Кузьминках встретила нас опечаленная Елизавета Егоровна. Мы прошли на антресоли дачки, где жил и сейчас тяжко болел Василий Григорьевич. Вошли в небольшую низкую комнату. Направо от входа, у самой стены, на широкой деревянной кровати, на белых подушках полулежал Перов, вернее, остов его. Осунувшееся, восковое лицо с горящим взором, с заострившимся горбатым носом, с прозрачными, худыми, поверх одеяла, руками. Он был красив той трагической, страшной красотой, что бывает у мертвецов. Василий Григорьевич приветствовал нас едва заметной бессильной улыбкой, пытался ободрить нашу растерянность. Спросил о работе, ещё о чём-то…
Свидание было короткое. Умирающий пожелал нам успехов, счастья, попрощался, пожав ослабевшей рукой наши молодые крепкие руки. Больше живым Перова я не видел. <…> 29 мая (10 июня) 1882 года Перова не стало».
Несмотря на скромный образ жизни, после себя художник оставил долги.
Столь же подробно и прочувствованно описал Нестеров торжественные похороны учителя. Через всю Москву, на руках, гроб с телом Перова перенесли в церковь его родного училища. Храм был полон, «…собралась вся тогдашняя художественная и артистическая Москва». «Видя такие многолюдные похороны, – сообщает Михаил Васильевич, – подходили обыватели спрашивать: “кого хоронят?” – и, узнав, что хоронят не генерала, а всего-навсего художника, отходили разочарованные».
Когда на посмертной выставке Василия Перова предстала очень странная для художника аллегорическая картина «Весна», многим стало понятно, что «…всё-таки в натуре Перова осталось немало необъяснённого…»
Александр Бенуа, ранее не замеченный в симпатиях к живописи Василия Григорьевича Перова, позднее напишет: «Если бы я узнал, что почему-либо погибли “Трапезная” или “Приезд гувернантки” или “Крестный ход”, я был бы очень и очень огорчён. Прибавлю ещё чудесного “Бобыля” (кстати сказать, любимая вместе с “Учителем рисования” картина Серова)».
Основные даты жизни и творчества В. Г. Перова