Сухопутная улитка

−У меня нет родителей. – Марина и сама не поняла, что она такое ляпнула с перепугу, и вдруг разрыдалась. Она дико испугалась. Даже не этого разговора, а того, что сейчас будет разбирательство. В старой школе тоже случались такие разбирательства, в началке. Марину как-то раз сильно толкнул мальчик, а до этого её обзывал. В кабинете у завуча проходило разбирательство.

− Как это – нет? – Марина видела: следователь изумился.

− Нас папа бросил. Я с мамой живу и с бабушкой. – Марине жутко стало жалко себя. Дневник для папы всё ещё лежал у неё в столе. Папа сказал: пусть лежит у тебя, и не стал читать, сунул ей коробку с мобильником и уехал – только его и видели…

− Ну вот и хорошо. Папа. Бабушка. Вот и родители.

−С мамой и бабушкой. А папа живёт с другой семьёй. Но это он мне денег на лагерь дал.

− Мама Сони написала заявление: ты избивала её дочь.

− Да вы что? – рыдала Марина. − Вы не имеете права без…

−Вот заявление от мамы Сони. – он открыл папку, вынул бумаги. – Вот всё написано здесь. Справки приложены. Это серьёзное дело, нанесение телесных повреждений, угрозы, покушение на убийство. Я имею право допрашивать тебя без…

− Подождите. Выслушайте меня, – этот приём они отрабатывали ещё в прошлом году на риторике. Даже была инсценированная дискуссия. Приём «Выслушайте меня» относился к так называемым «обезоруживающим» ключевым фразам. Оппонент не хочет показать себя базарным человеком и даёт слово второй стороне.

Серый костюм всё перечислял какие-то статьи административного и уголовного кодексов…

− Выслушайте меня!

− Слушаю.

«Ну вот подействовало, со второго раза», − подумала Марина. Вставал следующий вопрос: что дальше? Что говорить после слов «выслушайте меня». А дальше надо давить на жалость. Этому не учили на управлении дискуссиями, но об этом знал каждый человек. Любой нищий давит на жалость. Любой зависимый человек, подчинённый, давит на жалость – чтобы начальник больше денег заплатил, премию выписал – мама Марине об этом сколько раз говорила, ведь она теперь начальница, вместо тёти Инессы. Давя на жалость, можно вызвать ненависть к оппоненту – мама ненавидит таких своих подчинённых. Но Марина решила идти всё-таки по проторенной дорожке жалости – у неё же органа нет, она же почти инвалид. И потом что это такое: «покушение на убийство», совсем он что ли? Она не собиралась Соню убивать.

− Не перебивайте. Выслушайте меня!

− Ну?… Слушаю. Слушаю.

− Не перебивайте. – Марина подняла голову, вперилась своими огромными прекрасными глазами в следователя. − Я…я… я… только не перебивайте, пожалуйста, меня.

− Не перебиваю, − его стальные глаза смеялись в ответ: неужели он её раскусил?

Тянуть время до бесконечности тоже опасно. Если это правда, что сейчас все здесь соберутся, то тянуть нельзя. Но и говорить ничего не хочется. Что она скажет? Да. Соня носила в жару леггинсы по колено, а на первой неделе – да, шорты. Какие синяки? Чтобы скрыть синяки – леггинсы? Бред. Да Марина и не видела синяки. Может, они и были, но Марина не разглядывала Соню. Они и кросс в разных забегах бегали, и разминалась Марина в паре с Варей. А Соня с кем разминалась, Марина не помнит. На тренировках она концентрируется только на гандболе, только на гандболе; до тренировочной игры делает упражнения с Варей Калоевой. И потом – у всех на гандболе синяки – контактная ж игра.

− Вы ничего не понимаете! – что ещё делать, остаётся это любимое бабушкино выражение

− А ты объясни.

− Вечером…

− Ну…

− Каждым вечером я лежала пластом. Я была капитаном в команде, на мне была вся ответственность, я ещё дежурила в буфете, я уставала. Я реально лежала пластом. У меня ни на что больше сил не оставалось. Ещё этот дым… Я задыхалась…

− Значит, заявитель не прав?

Ну вот, − пронеслось у Марины в мозгу, уколом заморозки в десну кольнула совесть. Она решила всплакнуть, тем более, что слёзы были на подходе. Текли потихоньку…

− Так: – не прав?

−Подождите! Не перебивайте! Вы ничего не поняли! Выслушайте меня!

−Ну? Ну же?

Чёрт! Или молчать, ничего не говорить, дождаться маму? Как они хитро подловили её. И ведь не придерёшься – мама уже едет. Зачем Елена Валерьевна её отвела так рано, зачем заранее привела сюда? Ах, ну да: пока шли в этот чёртов кабинет, Елена Валерьевна что-то говорила, что лучше всё объяснить ДО, чтобы потом не было «мучительно больно» – Елена Валерьевна так и сказала.

− Вы ничего не понимаете! – эти слова были безопасны, тем более, что на риторике говорили: все всегда «ходят по кругу». Цицерон тоже «ходил по кругу», несколько раз повторяя одно и то же, через определённый промежуток. − Откуда вы знаете, что это я? У меня был понос! У меня болел живот. В столовой дают всё жареное! Вы ничего не понимаете.

−Конечно, я ничего не понимаю. – Следователь, кажется, тоже стал ходить по кругу. Такие вот круговые бродилки, чёрт возьми. −Поэтому я тут с тобой сейчас и общаюсь.

− Вы не имеете права.