Сухопутная улитка

Днём бабушка забыла предупредить о дожде. Обыкновенно, когда Марина одевалась в прихожей, чтобы идти на гандбол, бабушка кричала из комнаты, объявляла погоду. А сегодня Марина бабушка в сотый раз припомнила, что Марина надурила их с мамой, скрыла год назад, что пошла на гандбол. И Марина в сотый раз ответила, что гандбол – это… впрочем, неважно, что Марина ответила. Важно, что бабушка не сказала о погоде. И Марина не взяла зонт, хорошо, хотя бы надела ветровку, не толстовку. Или он не предполагался, этот дождь? Нет. Быть такого не может! Бабушка после своего санатория стала какая-то забывчивая. «Не пришла в себя после каникул», − шутила. На самом деле просто постарела, старческий склероз.

Автобусов, как назло, не было. Под козырьком остановки стояла толпа. Марина не хотела толкаться. Да и в толпе её не заметят те, кого в машинах на секцию везут. Если Марина пойдёт пешком, её могут заметить, подкинут до дворца, так случалось часто. Но по закону подлости никто ей не сигналил с дороги. Волосы постепенно мокли. Кончики прилипали к ветровке. Марина вымокла насквозь, пока дошла.

В раздевалке Марина, как могла, вытерла волосы запасными носками. Эх, полотенце бы!

− Как чучело, − сказала Елена Валерьевна, посмотрев на Марину. И почему-то не сделала замечание, насчёт распущенных волос, а произнесла совсем уж оскорбительные слова:− Совсем обурела?

Марина преданно хлопала ресницами:

− Что, Елена Валерьевна?

− На тебя бумага из милиции пришла. – Елена повела Марину к своему маленькому столику, заставила сесть на её стул. – Читай. − Елена Валерьевна положила перед Мариной листок А4 с мелкими-мелкими буквами на обеих страницах. Лицо у тренера было такое же, как когда-то давно, весной, когда Елена Валерьевна опоздала на медосмотр, но тогда у Елены Валерьевны скоропостижно умер папа… Марина читала и не верила. Жутким тяжёлым языком было написано, что «по приезде из лагеря обнаружены на теле Масловой Сони гематомы» и что Соня сказала, что это Любушкина Марина её «била в гостинице, находящейся по адресу…»

Елена Валерьевна потащила Марину по коридорам в какой-то кабинет. Там сидел мужчина в идеальном сером костюме. На столе перед ним лежала папка.

− Выйдите! – приказал он Елене Валерьевне. Елена Валерьевна заискивающе кивала этому Серому.

Серый костюм молча смотрел на Марину. Цвет глаз стальной. Выражение лица железное.

− Так я и думал, – сказал. – Красавица. Садись, садись. Не стой. В ногах правды нет.

Пока Елена Валерьевна её тащила, Марина панически соображала, что делать. По идее, надо молчать. Они вообще не имеют права её так хватать и тащить – они в гимназии на юридическом факультативе разбирали. С другой стороны: если встать в позу не отвечать, молчать, а ещё и Елене Валерьевне пригрозить – она ж бешеные деньги на форму забирает и на костюмы, и на мячики по пятьсот рублей, а поборы тренерам запрещены, – то, может, на время Марину и оставят в покое, но из группы точно отчислят. А Марина не собирается бросать гандбол. Ей плевать, что гандбол – опасная контактная игра. Здесь свой медосмотр, справок из поликлиники по месту жительства не требуют, они тут сами с усами, им главное – сердце и анализ крови, они ж не могут даже предположить, что к ним заявится ребёнок без селезёнки. Ребёнок! Марина 13-летний ребёнок, ей ничего не будет. До 14 лет никакой ответственности нет. Марина хочет здесь тренироваться, в этом зале, с девочками, с Еленой Валерьевной, с Машей, Полей и Дашей. У неё, у Марины, только-только начинает получаться… Мда… Надо отвечать этому козлу старому, как-то прощупать, прозондировать почву. Весь месяц идут в гимназии занятия по корпоративному общению, надо применить.

− Вы не имеете права без родителей меня допрашивать. Я вам ничего не отвечу, − всё-таки в последний момент Марина решила, что молчать самое простое: не надо врать, не надо никого закладывать, ни на кого стрелки переводить.

− А я у тебя ничего и не спросил.. пока. Садись. Всё равно мать твою ждать здесь, да и потерпевших тоже… ждать.

Он представился: майор какой-то-там – Марина не запомнила, ещё сказал: «следователь», потом:

− Видишь – никаких записей. Ничего не записываю. Просто беседа.

−У вас тут всё на диктофон записывается.

− Представь себе – нет. Если я каждую несовершеннолетнюю буду на диктофон записывать… Я хотел с тобой просто поговорить, пока твоя мама не подошла, просто, потому что ты жила в одном номере с Соней.

«Вот хитрый змий, − подумала Марина. – Прикидывается дурачком. Ну и я прикинусь».

− Я ничего такого не знаю. Не буду ничего отвечать. Вы не имеете права, – хорошо, что бабушка сто раз говорила, как надо вести себя «не дай бог что».

− Если разберёмся с тобой сейчас, родители всю правду не узнают, обещаю тебе.