Сухопутная улитка

− Насчёт прав. Если мы разберёмся сейчас, без перекрёстного допроса, а просто вот так побеседуем, если мы разберёмся, что там у вас с Соней Масловой произошло, то есть вероятность, что тебя не поставят на учёт в ОДН. Понимаешь ты или нет?

− А что это? – испугалась Марина.

− Отдел по делам несовершеннолетних.

Марине это ровно ни о чём не говорило, она только отметила, что слово «учёт» звучит не айс. Когда Марина отравилась, точнее переела, мама ругалась с папой по телефону. И Марина слышала, как папа прокричал в трубку: ну давай вести учёт того, что ей можно, от чего её не тошнит.

− Выслушайте меня! – Марина полезла в карман костюма за салфеткой, вытерла глаза. −Что вы такое говорите? Вы… вы не имеете права! У меня был понос. У меня не было сил ни на что…

− Ты меня довести хочешь? – на лбу у следователя выступили капельки пота. Странно: Марину бил озноб, а кому-то жарко. − Хорошо. – проговорил следователь чрезмерно спокойным тоном, сигналившем Марине безумными децибелами о том, что она собеседника-допросчика довела. − Значит, ты не причиняла Соне Масловой никакого вреда?

− Вреда? Какого вреда? Мы же одна команда, мы вторыми на турнире стали.

− Понял, − остановил Марину следователь. − Так ты била её или нет?

− Бред. Кто-то на меня гонит, я же капитаном в лагере была, я жребий тянула на турнире, я одна из команды имела право общаться с судьями. Соня завидует и врёт.− Марина вспомнила, наконец, реплики, о которых она думала этой ночью.

−М-м? – Следователь стал копаться в бумагах за столом.

−На ужин был жареный шницель с майонезом. Вы что думаете: у меня были силы заниматься чем-то ещё? Я лежала в лёжку с температурой тридцать девять.

−Ты в какой школе учишься? В крутой какой-нибудь?

− Подождите! – Марина поняла, что завязла окончательно с этими риторическими приёмами, ключевыми словами и обезличенными оборотами, но по инерции повторила:− Вы ничего не понимаете! Выслушайте меня.

−Тебя в твоей школе обучили приёмчикам.

−Вы…вы…

− Мы ходим с тобой по десятому кругу. И мне это надоело. Надоела эта баламуть! Вот заявление от Масловой. – Он протянул знакомую уже бумагу, которую показывала ей и Елена Валерьевна.

−Она гонит. Это клевета. У меня был понос.

− В заявлении указано, что ты её дочь периодически избивала.

− Клевета. Вы ничего не понимаете. – Марина панически соображала, что ещё сказать. И выдала чуть переделанную фразу, которую уже произносила, кажется, вначале разговора: − Мои родители этого так не оставят.

− Мама с бабушкой или папа с новой женой? – он смеялся над ней и даже не пытался это скрыть.

− Вас реально выгонят с работы, – завизжала Марина. Да какое он право имеет говорить так о её папе, о ЕЁ папе!

− Вот справка из травмпункта. Печать. Треугольная, круглая. Здесь зафиксированы следующие травмы. – Следователь стал читать без выражения, тускло. − Ушибленная гематома правого коленного сустава и правого бедра, обширная гематома верхней трети предплечья. А также в заявлении Маслова свидетельствует, что ты неоднократно щипала её, царапала, дёргала за волосы, избивала ногами, душила, угрожала и пыталась выкинуть в окно…

«А ведь он тоже по третьему разу настаивает на избиении», − подумала Марина и стала горячо спорить:

− Вы что? Вы ничего не понимаете! Какие травмы? Какие суставы? Какое окно? Я высоты боюсь! Я к окнам не приближаюсь. У меня был понос. Я инвалид. – Марина выла белугой, рыдала: − У меня органа нет.

− Я ничего не понимаю, – бесцветным не предвещающим ничего хорошего голосом согласился следователь. −Сейчас половина детей − инвалиды. Замолчи! И не надо мне рассказывать, что тебе жить осталось два дня.

− Вы гоните! Вы ничего не понимаете! Я инвалид! У меня органа нет. – Она была довольна собой: тянула-тянула, почти вывела из себя и, наконец огорошила, в самый опасный для себя момент. – Я вам десять справок принесу. И не синяки какие-то, а селезёнки нет!

− Значит, синяки всё-таки были?! – он торжествовал, да ещё как торжествовал! Марина это видела.. Чёрт! Чёрт! Как же она так неосторожно. Ведь, в начале разговора она, сказала, что синяки не видела. Надо говорить только о себе, давить на жалось, ни в чём не признаваться, а она проговорилась, сказала о чужих синяках.

− Выслушайте меня, не перебивайте меня, − передразнил вдруг следователь, наморщил лоб. − Вырвалась на свободу из своей неполной семейки и в разнос пошла. Девчонки к тебе же тянутся, ты же капитан. А справку неси, хотя в этом деле отсутствие органа тебе вряд ли поможет. – Серый костюм посмотрел на часы. – Ну всё. Сейчас начнётся.

Марина высморкалась. Ну хоть так… Можно было сказать, что синяки − это всё Варя, но как-то… в общем, не стала Марина на Варю ничего валить. Она же не стукачка, как эта Соня.

Она аккуратно с любовью потрогала свои всё ещё влажные волосы, тряхнула ими, попыталась пальцами расчесать слипшиеся волны-«сосульки».

− Что? Под дождём вымокла?

− А как вы думаете? Не в унитазе же бошку полоскала, − Марина сама испугалась выпрыгнувшему, выскользнувшему из неё хамству.