Суккубы

Так кто же были мальчики? Были ли они детьми родственников?

Прежде чем Энн закрыла ящик, она заметила папку другого цвета в самом дальнем углу. У неё не было заголовка. Энн взяла её, открыла.

Посмотрела.

Несколько листов старой бумаги. Обычный список. МУЖСКИЕ РОЖДЕНИЯ, гласила верхняя часть списка.

Она пролистнула список дат в хронологическом порядке.

ФОСТ, МЭДИН, M, 12 января 1980 года, передан для усыновления 23 января 1980 года.

«М? — Энн задумалась. — Мальчик? Это должно было быть так, — поняла она. — Она отдала мальчика на усыновление. Но почему?»

Но это ещё было не всё. Она нашла имя Милли.

ГОДВИН, МИЛЛИСЕНТ, M, 15 июня 1982 года, передан для усыновления 22 июня 1982 года.

«Боже мой», — подумала Энн.

Список был пятнадцатилетней давности, женщины, которых она никогда не знала и о которых не слышала. У каждой после имени было напечатано «M», дата рождения и дата усыновления.

«Неудивительно, что я не видела мальчиков в городе, — пришла к странному выводу Энн. — Их матери отдали их всех на усыновление».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Скироры положили связанные фигуры на землю, вскрыв животы одним движением. Илоты всё ещё дёргались, когда их органы систематически удаляли. Головы были отрублены огромными лезвиями, похожими на мачете, которые блестели в свете костра. Гениталии были отрезаны от паха. Одних бросали в огонь целиком, других сначала разделывали на филе, отборное мясо добавляли к кипящей крови. Самок, откормленных неделями на кукурузном пюре, с визгом вытаскивали из ограждений. Рекканы умело обращались со шкурой, пока те бились, сдирая с них листы кожи…

Эрик вздрогнул в темноте. Это были не просто видения, это были воспоминания. Это были фексы, которых он наблюдал в прошлом. И он снова увидел всё это в своём воображении, как только ступил обратно в цирицу.

Ему повезло. Кирка Зака ​​прибила его руку к двери. Но он вовремя добрался до дробовика; к счастью, в патроннике был патрон. Нож Зака ​​сверкнул. Как раз в тот момент, когда он должен был вонзиться по рукоятку ему в солнечное сплетение, Эрик нажал на спусковой крючок. Выстрел двенадцатого калибра пробил дыру в груди Зака, отбросив его на шесть футов через комнату.

Поднялся пороховой дым и наступила статическая тишина. Эрик выбил кирку из руки, перевязал себя и вошёл в цирицу.

Её темнота приветствовала его, как старого друга, и её запах… Запах всегда был один и тот же, как у жареной свинины. В воздухе витал жар; тлеющие угли всё ещё остывали в большой яме для приготовления пищи.

Воспоминания держали его в оцепенении. Он осветил фонариком неф, ещё больше осколков своего мрачного прошлого. Четтлы, кандалы, разделочные ножи, кочегарки и каменный дольмен. Кровь заливала шлакоблочную стену, где они обезглавили бесчисленное количество хаслов, и железные крюки, на которых они были подвешены вверх ногами. Эрик смотрел на всё это в течение долгого времени, которое он не мог определить. Наконец, он поймал себя на том, что смотрит на заднюю стену нефа, на неровный двухгранный лист серого камня, на…

— Ночное зеркало, — пробормотал он.

«Уходи, — подумал он. — Покинь это злое место и никогда не возвращайся».

Но он не мог этого сделать, он знал, что не может. Кто ещё их остановит?

«Есть только я», — понял он.

Внезапно его охватила ярость. Он начал всё ломать, бросая вещи. Он скинул со стеллажей посуду, опрокинул канделябры. Четтлы поменьше он поднимал и швырял, разбивая их. Более крупные он мог только опрокинуть. Затем он схватил кувалду, которой они разбивали головы, и атаковал ею дольмен. Он бил и бил, но толстый гранит не ломался. Таким образом, с помощью бревна ему удалось поднять саму плиту с места и сдвинуть её с двойных постаментов. Его ярость взбудоражила, понесла его, и затем он ударил кувалдой по передней части нихтмира. Он хлопал по нему несколько минут, почти бездумно. Когда он остановился и посмотрел на небольшой ущерб, который он нанёс, он подумал:

«Нет, нет, недостаточно хорошо. Но…»

Конечно же. Сарай для техобслуживания, снаружи. Оборудование для газонов и…

«Бензин», — подумал он.

Он выскочил наружу, обогнув церковь. Он был вне себя от волнения. Какой прекрасный способ объявить о своём возвращении домой: сжечь всю церковь дотла. От потолка в подвале и до шпилей, тогда разнесёт всё. Он порылся в сарае, где хранили косилки, и вот она, блестящая красная канистра с бензином почти на двадцать литров. Она была почти полная.

Порозовевшая луна последовала за ним обратно к лестнице. Это заставляло его чувствовать, что за ним наблюдают.

«Защити меня, Боже, защити меня», — думал он и молился.

Вернувшись в цирицу, он искал лучший способ.

«Да, идеально», — подумал он.

Целая связка дров лежала аккуратно сложенной у одной из стен. Он начнёт с них, и пламя попадёт на деревянные стропила наверху. К тому времени, когда сюда приедет пожарная машина, вся церковь будет в огне.

Он отвинтил крышку, хотел было облить кучу дров бензином, но остановился. Он что-то услышал? Нет, он что-то почувствовал. Он чувствовал…

Он поставил канистру, повернулся.